— Не нашего ума дело, Хомутов… Присягу принимал? То-то. Поп помелом кропил? Вот то-то ж. Начальство знает, зачем.
— Так-то так. Фу ты, аж дыхать нечем. Токо ж рази это война — перевод людей. А у нас в Дарьевском хорошо сейчас. Народу страсть. Тепло. Жратва — лопай, сколько влезет. Э-эх!
— Тоже холодно в Дарьевске. А ты говоришь — тепло…
— В комнатах-то холодно? Нет, брат, тепло. И кровать… и жена… И-и-х!
— Брось трепать, Хомутов. Тоже несуразное говоришь. Прости, господи…
— Ну и мороз… В Расеи таких не бывало. Да…
— И вьюжно дюже…
— А мне письмо прислали, братцы. Из деревни пишут.
— А что пишут, Хлебалов? Ну-ка…
— А пишут ростепель нынче. Луга залило — страсть. Пишут, у нас к запашке готовятся крестьяне. Токо ж мужиков нету. Всех, милай, на войну забрали. Бабы за нас работают… Опять же моя жена рожать чегой-то собралась… С другим, что ли…
— Да замолчите вы… Жена, да жена, да жена. Тут по три года бабу в глаза не видишь, а они вздрачивают: жена — жена. Сам ты жена себе. Или не привык?.. Вошь твоя жена да блоха. Целые гаремы у каждого — как султаны… Э-эх!
— Баба жисть человеку красит, а ты, Щеткин, паскудишь словами. Вот сестрица наша милосердная, к примеру, Анастасия Гавриловна, такая…
— Сестрица, брат Хомутов, не наша, а господская. Офицерская. Нечего зря зариться — не достанется…
— Эх, Щеткин…
— Да что эх… Не эх, а грех. Вот я вам, братцы, расскажу сказку за-ласку про попа Ивана, про попадью Евдоху да поповну Салоху. Как какой ночью случай случился. Как странник божий на попа взгромоздился. А было дело, братцы, так — все за пятак. Зашел, братцы, странник в дом к попу Ивану — да зашел рано. Видит, дочка попа Салоха…
— Про бабу говорить с толком надо, а не так.
— Ух… морозно! Хоть смерть бы, что ли.
— Жизнь постылая, распроклятая. Эх, грязи-то сколько в тебе, подлая!
— Ну что за ветер, все заморозит…
Вдоль по лощине, мчался чудовищный, неистово ревущий, холодный смерч. Казалось, был он в силах не только заморозить, заковать в звонкую сталь все живое, что попадалось ему на пути, но и отбросить далеко в беспредельность и горы и тучи.
— Ну и ветряк! — продолжал тот же голос.
— Чего, Сергеев, лопочешь? Это тебе не в кине на пианах отзванивать. Война, брат. Потерпи — вольнопер ты, так и в офицеры произведут, полегчает. А уж ветер, это точно…
— Тяжело, Хомутов… Как скоты мы, и конца не видать.
— Будет конец. Не робей, Сергеев… Всему в жизни конец бывает.
— И-и-и! Холодище. И долго еще мы у штаба стоять будем?
