Гончаренко ваял у него одну сороковку, и они сошли вниз во двор.
— Где играешь-то? Ведь запрещено в госпитале играть.
— Эх, друг, — философски заметил Дума, — кому и запрещено, а умному человеку везде и все можно. А играть будем мы у одной сиделки, — здесь живет. Моя кума она… Ха-ха-ха!
Когда они подходили к дверям в подвальное помещение госпиталя, Гончаренко не вытерпел, спросил:
— А скажи, Дума, откуда у тебя такие богатства?
— Э, сразу много будешь знать — состаришься, — ответил Дума и, помолчав, глубокомысленно добавил: — Партейный я. Вот откуда. У меня мандат от агитационной комиссии — как уполномоченный. Да об этом как-нибудь поговорим.
Гончаренко недоумевал.
В самом конце подвала они вошли в маленькую клетушку и, пройдя через нее, очутились в большой светлой комнате, довольно прилично убранной в ковры, мягкую мебель, кровать с никелевыми украшениями. В комнате находилось восемь человек. Они сидели за большим круглым столом, на котором, брюзжа и фыркая паром, сиял красной медью самовар, и пили чай.
Среди мужчин, одетых в солдатские костюмы, сидели две женщины. Одну Гончаренко знал хорошо. Это была сиделка Маня, до последних дней выказывавшая ему исключительную заботливость и внимание. Завидев Гончаренко, она весело засмеялась и подбежала к нему.
— Вот и хорошо, Вася, что вы пришли, — давно бы надо.
Стоявший возле Дума сказал:
— Это она, Марусечка, просила, чтобы я привел тебя… Эх, цыпка!
Маруся раскраснелась. А Гончаренко, несколько смущенный, оглянулся вокруг.
Из-за стола поднялась другая женщина, пухлая, с красным лицом; улыбаясь, она подошла к ним.
— Вот и другие гости. А мы-то умаялись, дожидаючи вас. Садитесь чай пить.
— Не хотим чаю, кума, — снисходительно сказал Дума, звонко похлопывая ее по жирному бедру. — Освобождай стол да в картишки поиграем. С тем и пришли.
— Все в картишки да в картишки. Проиграешься опять, Думыч.
— А тебе что?
— Хоть бы подарочек какой сделал.
— Подарочек. Мало те подарков. Ах ты, жаднюга.
Женщина, скрестив на полной груди свои руки, с гневным лицом хотела что-то возразить ему, но Дума помешал:
— Ишь ты! Закобенилась. Небось, кума, не забыл я тебя. Вот тебе сто рублей, чтобы выпивка была, и колечко от меня в подарочек, коему цены нет.
С этими словами Дума полез рукой за пазуху своей франтовской гимнастерки, извлек оттуда завернутые в тряпицу два массивных золотых кольца, украшенных большими драгоценными камнями, золотые часы с большой цепью. Выбрал одно кольцо, что было покрупнее, и бросил его ей. Женщина на лету схватила кольцо, тут же надев его на мизинец. А Дума из карманов шаровар вынул большую пачку керенок, в которой почти исключительно были сороковки и только одна-две двадцатки. Взял три сороковки и передал женщине.
