Поручик Соколов был в худшем положении. Его раненое, плечо мучительно ныло, и эта боль временами вырывала из его судорожно стиснутых губ сдавленные стоны.
Под скрип койки и стук колес о рельсы Сергеев размечтался. Георгий третьей степени, красовавшийся на его гимнастерке, новые погоны поручика были для него необычайно интересны и приятно волновали его воображение. Он мысленно представлял себе, как явится домой, на Кубань, героем войны и боевым офицером. Представлял себе радость отца, матери, гордость сестренки, завистливое уважение товарищей.
Другие мысли, посещавшие его мозг, были воспоминаниями о дорогом и далеком женском лице, с лучистыми карими глазами в изогнутых дугах бровей, в рамке белой с красным крестом косынки. Капризные губы Анастасии Гавриловны, ее черные завитки волос, мелодичная речь, стройная фигура как живые стояли в его воображении.
Знает ли она о его производстве? Что думает она о нем?. Помнит ли тот вечер, когда он был так безобразно пьян и наделал глупостей?
Лицо Сергеева бледнело от волненья.
«Если бы она была здесь вместе со мной. Как бы было хорошо. Я бы рассказал ей все-все… И она, наверное, поняла бы меня… Милая… милая».
— Сергеев, — глухо спросил Соколов, скосив взгляд в его сторону, — как вы себя чувствуете?
— Неважно.
— Ха! И даже производство не радует?
— Оставьте неуместные шутки, господин подпоручик, — вспыхнул Сергеев.
— Извольте… Я это по-приятельски. Мне очень худо. Жмет руку. Ну, и желчь кипит.
Сергееву стало неловко.
— И поймите, Сергеев, — продолжал Соколов, кривя гримасой губы, — не боль физическая мучит. Ее переношу легко. Страдаю я морально. Вы помните… Ведь то, что было под Айраном, — хуже предательства. В штабе сидят мошенники, пьяницы и растери. Сколько положили народу и во имя чего? Наконец, когда победа досталась, правда, дорогой ценой, — извольте радоваться — приказ отступать. Ну, на что это похоже? Оказалось, что в штабе не прочитали приказа как следует… И получилось хуже прямой измены… Хуже, хуже… И потом, во имя буквы приказа, когда мы заняли Айран, — отступать.
Сергеев молчал.
— Ну, что же это, Сергеев? Разве можно быть спокойным душою за родину, когда такое творится вокруг. Вот чем я болею… Грязной тряпкой их всех из штабов вышвырнул бы…
— Неужели везде так, как у нас? — отозвался Сергеев.
— Да говорят… Подумать только: три корпуса, сто с лишним тысяч положили в Мазурских болотах. Это раз. Предательство и идиотизм наших штабов… Вместо пуль и снарядов на позицию шлют вагоны с иконами и всякой дрянью. Мы терпим поражение за поражением. И если не погибла Россия до сих пор, то только благодаря миллионам жертв, героизму офицеров и солдат. Разве так можно воевать?
