Никакой тошноты, головной боли, слабости, явно какие-то механизмы папского дворца сработали с ним в связке, в то время как раньше я передвигался словно на плохо работающем автомобиле без ветрового стекла и амортизаторов.
В соборе тихо, из высоких окон наискось падают на пол рассеянные лучи. В храмах не должно быть яркого света, для сосредоточения мыслей и зарождения научного метода познания мира необходим полумрак. Методом проб и ошибок пропорции найдены и закреплены в инструкциях для строителей.
Я заметил бредущего закапюшоненного священника, взгляд долу, такой не заметит появления, пока не ударится лбом в мою, надеюсь, широкую и достаточно выпуклую грудь.
— Эй, — сказал я вежливо, — отче!..
Он повернул голову, произнес чем-то знакомым голосом:
— Слушаю твои грехи, сын мой.
— Обойдешься, отче, — ответил я. — Мир спасать надо, а не исповедоваться. Отец Дитрих хде?
Он вздохнул с укором, вытянул руку, указывая направление:
— В правом зале принимает молодых монахов.
Я с подозрением всмотрелся в острый подбородок, покрытый грубой черной щетиной.
— Что-то ты, отче… Азазель! Ну ты даешь! Ты что, вхож в церковь?
Он чуть приподнял капюшон, на меня остро взглянули хитрые веселые глаза.
— А почему нет?.. Я не враг. Хоть и не союзник.
— А почему тайком?
— А чтоб церковники не радовались, — сказал он, — заполучив такую раскаявшуюся жертву.
— А ты раскаялся?
— Нет, конечно, — ответил он с достоинством. — Только они не поймут. У них только две градации: раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Как съездил?.. В смысле, побывал?
Я огляделся по сторонам.
— Потом. Сперва перетру с отцом Дитрихом, он составил мне протекцию в Риме. Ему и должен сообщить первым, так принято.
— Успеха, — сказал он и добавил в спину непонятное: — Святоша…
Великий Инквизитор словно почуял мое прибытие, а то и в самом деле почуял, чем выше ранг — тем выше возможности, вышел из комнатки с группой священников.
Я поспешил навстречу, поклонился и поцеловал руку.
— Отец Дитрих…
Он повернулся к священникам:
— Продолжайте до вечера, а потом я подскажу, в каком направлении двигаться дальше.
Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.
— Говори, сын мой, — сказал он в заметном нетерпении.
— Отец Дитрих, — сказал я торжественно, — я побывал в Ватикане и был принят самим его святейшеством папой!.. Душа моя восполнилась умилением и всяческим энтузиазмом, возвышенным и восторженным.
Он кивнул, строгий и сосредоточенный, но я видел, что мои слова польстили его самолюбию, оно в каждом из нас, только настоящие мужчины его не выказывают слишком явно.
