— Заткнись, мать твою!.. — сорвался я неожиданно. И тут же устыдился своей грубости: — Извини, Слав…
— Ладно, чего там…
— У Жанны теперь другой мужчина, более надежный, чем я. — Я сказал это спокойно и отстраненно. Женщины всегда в моей жизни значили мало. Как поется в песне: вот она была — и нету… За исключением мамы.
Но это совсем другое…
— И наверное, более состоятельный, — зло сказал Баранкин. — Мы ведь с тобой словно белые вороны: взяток не берем, планы оперативных мероприятий не продаем, так сказать, «заинтересованным лицам»… мордам мафиозным. — Славка смачно выругался. — А зарплаты нашей ментовской хватает только на маргарин, бутылку дешевой водки и ливерную колбасу.
— Плевать, — буркнул я в ответ.
— Брось! У меня, между прочим, семья. Это не в укор тебе, просто констатация факта. И все почему-то хотят жевать каждый день. Жена уже в моей башке дырку прогрызла. Садись за стол, картошка поджарилась.
— Семья… — Я почувствовал, как под сердце вонзилась игла. — Слава, они убили маму… Я не могу себе простить…
— Мне так жаль… Она относилась ко мне как к сыну… Ты ни в чем не виноват.
— Не виноват?! Сколько раз она просила, умоляла меня, чтобы я не шел работать в милицию?! А потом, когда заварилась вся эта каша с Шалычевым? Она как будто чуяла, чем кончится моя долбаная служба. Будь оно все проклято!
— А ты мог поступать по-иному?
— В том-то и дело, что нет. И мама это знала. И была права: в ближайшем обозримом будущем нам их не победить. Они везде, как крысы — неистребимые, всегда голодные и коварные. А нас держат на положении цепных псов, чтобы мы не давали разной нищей мелочи подбирать крохи, упавшие с их стола.
— Жадность их и погубит.
— Но мы до той поры не доживем. Мамы уже нет… Нет!
Слезы полились сами собой. Весь мой маленький мирок рухнул, и я чувствовал себя даже не сиротой, а старым калекой, прикованным к постели неизлечимой болезнью.
— Выпей… На!.. — Баранкин совал мне в руки стакан с водой.
— Не нужно… Я сейчас…
Чтобы успокоиться, мне понадобилось минут пять.
Я умылся и возвратился к Славке, который сидел с виноватым видом и нехотя ковырялся вилкой в тарелке с картошкой.
— Извини… — сказал я виновато. — Вот… раскис…
— На твоем месте я просто не знаю, что сделал бы.
— И я не знаю, что мне делать…
— Только, ради бога, не пей! — взмолился Баранкин.
— А как залить пожар в груди, Слав? Как?!
— Я не доктор, — буркнул Баранкин. — И психолог из меня аховый. Так что советовать я не мастак. Думай, ты человек умный. И не пацан.
