— Я предпочитаю держать свое мнение при себе. В сложившихся обстоятельствах не совсем ясно, следует ли мне вообще рассматривать возможность тризмы, — закончила Стелани.
— Даже не знаю, что сказать, — пробормотал Эфраим.
Глаза Стелани вспыхнули:
— Вы расстроены, но вас это мало беспокоит! Конечно, теперь наш уговор — несущественная помеха. Вы даже, наверное, о нем не помните!
Эфраим, пытавшийся остановить ее жестом, робко возразил:
— Поймите же, я стал забывчив...
Голос Стелани задрожал:
— По причинам, для меня непостижимым, вы стараетесь причинить мне боль!
— О нет! Вы неправильно меня поняли. Мне трудно разобраться в происходящем, я действительно многого не помню!
Стелани скептически подняла брови, глядя ему в глаза:
— Вы вообще что-нибудь помните?
Эфраим, присевший было в кресло, вскочил на ноги и поспешил в гостиную, но тут же представил себе, что скажет лиссолет, если он предложит ей рюмку ликера, и медленно вернулся к столу.
Стелани следила за каждым его движением:
— Зачем вы вернулись в Шаррод?
Эфраим горько рассмеялся:
— Где еще я мог бы править пределом и рассчитывать на покорность такой красавицы, как вы?
Стелани резко отступила на шаг — лицо ее одновременно побледнело и покрылось красными пятнами. Она повернулась, чтобы выбежать из галереи.
— Подождите! — Эфраим преградил ей дорогу. Лиссолет отшатнулась и съежилась, беззвучно приоткрыв рот, внезапно испуганная и беспомощная. Эфраим сказал:
— Если вы подумывали о тризме, наверное, вы были обо мне хорошего мнения?
Стелани взяла себя в руки:
— Одно из другого не следует. А теперь мне пора.
Она выпорхнула из галереи, призраком пронеслась по коридору и через приемный зал, вспыхнула стройным силуэтом в зеленых лучах Цирсе и пропала.
Эфраим вызвал старшего камергера Агнуа:
— Проводите меня в покои, отведенные высокородному Лоркасу.
Лоркаса поселили на втором этаже башни Минотавра в преувеличенно просторных помещениях. Древние балки поддерживали свод настолько высокий, что в полутьме его невозможно было разглядеть. Толщина стен, покрытых резными каменными плитами — опять же, продуктом мыследействия одного из предков — достигала полутора метров, о чем можно было судить по глубине четырех оконных проемов, обращенных к северным горам. Лоркас стоял спиной к камину, больше трех метров в ширину и почти такой же высоты, где горел непропорционально скромный огонек.
Молодой человек взглянул на Эфраима с горькой усмешкой:
— Как видите, мне совсем не тесно — и есть чему поучиться.
