— Шелк?
— Да, шелк, — отвечал Эль Греко.
При первых звуках его голоса кардинал словно бы очнулся, уронил руки и уже более определенно промолвил:
— Но ведь Мы носим зимнюю шерсть.
— А я нарисовал шелк, — повторил Эль Греко.
— Вы уже кончили? — спросил Ниньо де Гевара своим обычным голосом и, когда Эль Греко поспешно замотал головой, намереваясь сдвинуть картину, повелел: — Картина готова. Должна быть готова, или — или чего в ней еще недостает? — Кардинал был бледен.
Эль Греко хотел выиграть время, а потому ответил:
— Моего имени.
— И змеи перед ним?
Великий Инквизитор улыбнулся недоброй улыбкой. Тут и сам Эль Греко побледнел и ответил:
— Не перед ним, а внутри недостает змеи, хоть она и наличествует, вы видите, только она не выпрямилась так, как выпрямлена она в ваших глазах, Ваше Высокопреосвященство.
Кардинал — а ростом он был на полголовы выше Эль Греко — покачал головой, и нельзя было понять, что звучит в его голосе — то ли издевка, то ли скрытая вера:
— Теотокопули, кто произнес эти слова: «И как Моисей вознес змия в пустыне — змий тоже воплощает Христа, все на свете может его воплощать»? Укушенные змием могут исцелиться благодаря его изображению.
Затем он обернулся к Газалле и снова к Эль Греко, словно желая соединить их этим взглядом, спросил:
— Вы исцелены?
Эль Греко не ответил, он выписывал под картиной свое имя, ловя гудящим ухом голос Газаллы:
— Ваше Высокопреосвященство, это Вы исцелены, не знаю только, на какой срок.
Великий Инквизитор ответил, и это были последние произнесенные им слова, с которыми он отпустил обоих восвояси:
— Итак, по воле доктора Мы должны на будущее служить лишь собственной желчи, однако Наша желчь служит исцелению всего мира. Ибо врач, как вам о том ведомо, умирает жертвой собственного исцеления.
И храня в ушах звук этих слов, они поскакали обратно, мимо неприветливых гор, в Толедо, и скакали так целую неделю, пока их не нагнал гонец от Великого Инквизитора и не вознаградил их труды, труды художника и труды врача. А костры Святой инквизиции взвились к небу, словно окрепшие жизненные силы Ниньо де Гевары.
Оба всадника ждали теперь, не прискачет ли к ним другой гонец от Великого Инквизитора, но так и не дождались.
И Эль Греко занес имя Великого Инквизитора в тот список, куда заносил имена всех нарисованных им святых. И в ответ на крайнее удивление Газаллы улыбнулся и указал на весьма значительную сумму, которую прислал кардинал.
— Взгляните-ка, он платит в десять раз больше, чем скряга Филипп, а я хотел представить его в десять раз хуже, чем недоброго короля. Я разглядел его лицо, и он признателен мне, а ведь как редко это случается! Он святой ради своей меланхолии, он печальный святой, он святой палач! И глаза у него как склеп, — тихо говорил Эль Греко, — и нам не дано узнать, где они исчезают во мраке его головы и его мира.
