Авилов спустя час сообразил, что перед ним инвалид, которому плевать на весь мир. Пусть хоть все в тартарары провалится, Лева будет твердить про операции до тех пор, пока к нему не вернется человеческий вид. Тогда, может, и мозги вправятся. Ни с кознями брата, ни с Пушкиным он не собирался считаться и настаивал на своих правах.
Левша, которому встречаться с Пушкиным резонов не было, передоверил Леве свою долю, позволив распоряжаться, и Хрипун, который и раньше умом не блистал, а теперь у него в мозгах приключился и вовсе диковинный переворот, пригрозил отправиться напрямик в судебные инстанции, а втемяшить в больную голову, что при таком раскладе на нулях останутся все, Пушкину не удавалось. Хрипун стоял насмерть и в своей правоте инвалида не усомнился. Авилову показалось, что Леву устроил бы вариант оставить всех без копейки. Не мне, значит, никому. Или просто его заплатанная рожа поневоле смотрела мрачно-злорадно?
Пушкин, выставив Хрипуна, позвонил покупателю и, чертыхаясь от души, сбавил цену. Но тому померещилось, что торг уместен, и он хладнокровно сбил еще тысячу. Пушкин, угнетенный явлением Левы и наглостью Левши, согласился. Они назначили время сделки на завтра. Пусть Лева идет в суд — объект судебного разбирательства уйдет в другие руки.
До указанного срока оставалась неделя, и Пушкин нервничал. В первый раз ему не хотелось ни рисковать, ни играть. Он не представлял себе противника и не мог толком подготовиться. Тот ходил с закрытым забралом, и неясно было, есть ли у Пушкина в этой игре фора, которая выражалась в непредсказуемости. Тщательно изучив его дела, противник знал о нем гораздо больше, чем требовалось в игре на равных.
«Может, хочешь на покой?» — задал он себе иронический вопрос. «У зверя есть нора…» — вспомнился стишок. Что делать в норе тому, кто привык к ветру? Обзавестись семейством и набивать брюхо? Тетка Нюра права — он нелюдь, и не может жить, как все, такой его личный основной инстинкт — не быть, как все. Ничего не поделаешь, хотя счастье, оно, конечно, на проторенных дорожках, но, видимо, не так уж нужно ему счастье, чтобы поступиться своим основным инстинктом.
А если ты едешь по левой стороне, то и женщины достаются левые. Но ведь жили они с Ирой душа в душу четыре месяца, и могли бы и дальше жить, не испугайся она его дел. Назвался груздем — а в кузов не хотите ли? А не хотим. Жить на широкую ногу, не имея законного дохода, становится опасным, и следует взять себя в руки, поступиться желаниями, а может быть, даже деньгами. Пусть это будет символический жест. Типа жертвоприношения. Он набрал Ирин номер и, услышав голос, в первый раз пожаловался.
