— Скидки и сроки. Скидки им нужны большие, а сроки поставок — маленькие. У них, видишь ли, сомнения.
Вадим стянул со стола экземпляр договора. Но читать не стал.
— Ты сам-то как? — повернулся к нему Андрей Игоревич. — Точно никуда не влез?
— Нет.
— Я просто знаю, у людей, бывает, крышу сносит. Им кажется, что жизнь кончилась, они и пускаются во все тяжкие. Или убивают себя. Я, честно, думал, как бы ты сам не того…
Вадим усмехнулся.
— Пройденный этап.
— Алька, конечно, была светлая девчонка… — Андрей Игоревич вздохнул. Лицо его отразилось в столешнице, серьезное, вспоминающее. — Фотоаппарат из рук не выпускала… Но жизнь, Вадим, вся состоит из смертей, увы. Пусть это и набор банальностей, но родные, знакомые, ровесники — все уходят…
— Не стоит, — сказал Вадим.
— Да. Извини.
— Я плохо простился с ней.
Он не хотел говорить этого. Не хотел говорить этого никому.
Но почему-то то, что бродило в нем семь мертвых дней, царапало и жгло душу, само выбрало время и место.
Андрей Игоревич стукнул ручкой о стекло.
— Это самое поганое, когда так. Ладно, — он встряхнулся, услышав стук в дверь, — давай уральцев встречать.
Вадим поднялся вслед за директором.
Уральцев, как и в прошлые переговоры, было двое. Генеральный и коммерческий. Оба мужики за сорок, семейные, в свитерах домашней вязки, оба плотные, основательные, простолицые, но с хитринкой в глазах. Генеральный был бородат.
Пожали руки. Расселись.
На одном диване Андрей Игоревич и Вадим, на другом, напротив, покупатели.
— Мы бы хотели уточнить, — сразу сказал бородач, — по ассортименту и срочности…
— Конечно! — оживился Андрей Игоревич. — Без ложной скромности, у нас широчайшие наработки и связи с производителями…
Он как бы случайно задел локтем Вадима, и тот кивнул:
— Да, кроме нас посредников не будет.
— У нас склад, где все комплектуется согласно заказам…
Андрей Игоревич говорил, листал контракт, отражения уральцев кивали и улыбались, обменивались плавными жестами…
Бог знает, с чего началась последняя ссора.
Алька, раздухарившись, могла крепко припечатать словцом. У нее было много друзей, чертова прорва друзей, она все время куда-то спешила, от одних к другим, от других — к третьим, кому-то все время помогала, одалживала, дарила и не спрашивала обратно.
Она и себя дарила, ни у кого ничего не спрашивая. Потому что так было нужно. Дождь, снег, чужие депрессии, глобальные проблемы, фотографии и выставки, концерты, плачущие подруги, шумные компании, подъезды и дворики, утренние туманы и вечерние набережные — всем этим она жила.
