Поцелуй долог, горяч и алчен.
— Kак я ждал тебя! — ты шепчешь.
— Хочу тебя! — шепчу в ответ.
— Я доступен.
— А Лапочка?
— С мамой.
— Я умру, пока она заснет.
— Смотри, сама скорее не засни! — дразнишься ты.
Едем. Я выкладываю. Тебе все интересно. Как улетела, как приняли, как разместили, как семинар, как…
— Куда это? — я вдруг не пойму — и сразу же доходит. — Mы не домой?!
* * *
Будуар королевский. С джакузи посреди зала.
— Минуточку! — я выскальзываю в санузел.
Течет вода. Обмываясь, я с улыбкой киваю себе в зеркало:
«До? Нет, между!»
* * *
Щекотные ласки под блузкой — едва терпимы. Tы обвиваешь мои руки вокруг своей шеи и играешь на них гобоем. Пьешь мои губы, уши, шею, плечи, межключичную ямочку, поднимаешь занавес над тундобелоснежными сопками с еще не остывшей алой магмой на вершинах хрупких кратеров…
Приходит весточка. Ты улыбаешься:
— Oго! Теперь он — нас?
Mне не дразнится, я немо балдею.
— И как он делал дальше?
* * *
В душисто лепестковом бутоне в глуби гречески мраморной долины вьется песнь любви родным языком — нежно, щемяще, пленяще…
И всё. Никогда раньше, да и ни позже, не приходилось перемолвиться с Сибиллой. Помню, что… Да. Последние слова были «никогда в жизни». Помню именно потому, что не имею привычки пользоваться столь торжественными словесами.
Потом, право, было трудновато отогнать навязчивые мысли о Сибилле. Что-то невысказываемое, неприятное… Призрачное лицо, трупобелая кожа… Как у этакой обморочницы в кринолине. И глаза — как бы впалые, как затенённые…
Невысказываемое. Право, после случая с Беловым… Высказать можно. Попробовать. Но — нужно ли?
Персонал его якобы считал чудаком. Нет, не Белова же. Того странного из лаборатории. Не удивительно. Маньяк, проводящий ночи в больничных палатах…
Той ночью Белов на интенсивной терапии тихонько скончался. Смерть, как говорится, клиническая. Житейское дело. Воскресили мóлодца как эдакую спящую красавицу. Сам он, естественно, ничего не помнил. Известной мурой о белом коридоре и потусторонней лазури не распространялся. Даже не особо плохо себя чувствовал. Весь вечер, правда, мучился, но ночью боль внезапно унялась, и он спокойненько задремал.
Пока возились с Беловым, на завлаба никто внимания не обращал. Мало ли что — дремлет себе чувак. Весьма привычное дело ночью. Право, нормальный человек от такой тусовки мог бы и соизволить себе проснуться, но, видимо, его не вменяли. Хотя в своей тарелке якобы тонкий был профи.
Утром его нашли мёртвым. Уже прохладным.
