Я чуть заметно хромал, но нога уже не доставляла острой боли. Если так, то перелома нет. А ушибы я привык переносить молча. Внизу Ананас уже снял девочку с капота. Там, на капоте, при взгляде сверху она казалась свадебной куклой, только непривычно большой. А когда встала рядом с бывшим омским омоновцем, показалась еще больше. Ей, наверное, лет пятнадцать, решил я, когда спустился вместе с бандитами и стариком Василием. Глаза девочки при виде своих недавних пленителей загорелись огнем. Мне даже показалось, что она сейчас бросится и расцарапает эмиру лицо. Сначала я хотел встать между пленником и девочкой, но потом передумал, посчитав, что с ободранным рылом эмир на допросе будет более сговорчивым. Девочка все же не решилась на месть, зато Ананас за нее постарался и наотмашь ударил тыльной стороной кисти прямо по носу эмира, и из него обильно брызнула кровь.
— Только женщины бьют связанных мужчин, — сказал эмир с сильным акцентом.
Он, кажется, очень хотел оставаться гордым сыном гор, воином-мужчиной, достойным уважения. Но уважения никто из нас к нему не испытывал.
— А ты пленников не бил? Ты им сразу головы отрезал? — агрессивными вопросами ответил Ананас. — А ты детей вместо мишени не выставлял, чтобы свою сраную задницу спасти от пули? Не говори про мужество.
Эмир хотел еще что-то сказать, но Ананас опередил его. Теперь бывший омоновец ударил прикладом автомата. Приклад, не обладая излишней мягкостью, приложился серьезно — захрустели, как сахарные, эмирские зубы, которые ему пришлось выплюнуть вместе с кровью, чтобы не подавиться.
— Не обращайте на него внимания, товарищ капитан, — сказал я, снова называя Ананаса капитаном, во-первых, чтобы успокоить его ловко подброшенным кусочком лести, во-вторых, чтобы показать бандитам, что их «повязали» не случайные люди, а представители силовых структур. Это больше впечатлит и вызовет меньшее стремление к выяснению своего положения. А свое положение бандиты не знали, как и мы не знали ни их положения, ни своего собственного. Согласно букве закона, если найти ловкого крючкотвора-законника, называемого адвокатом, в данном случае противоправные действия можно инкриминировать нам, потому что мы первыми напали, мы захватили этих людей. И неважно, что они были с оружием. На Кавказе мужчина без оружия и без усов — и не мужчина вовсе, а так, непонятно что. Оставалась надежда на свидетельские показания девочки. Наверное, она могла что-то сказать. Но на свидетелей часто оказывают такое давление, что они могут и прямо противоположное «нарисовать». Восток — дело тонкое, а Северный Кавказ всегда считался Востоком, с его странными внутренними беззаконными законами. Для цивилизованного мира странными, но не для этих людей…
