— Вылезай!
Послышались всхлипы. Затем пятно дернулось, приблизилось. Пронзило сразу, без колебаний.
Кокцея!
Девушка выбралась из‑под кровати, уселась на полу, встать не решилась. Она продолжала плакать.
— Ты здесь пряталась? — спросил Бебий.
Она кивнула.
— Зачем?
— Прибежали на кухню, потащили. Попытались силой взять, начали срывать одежду.
Она разрыдалась. Бебий помедлил, потом приказал.
— Встань!
Девушка покорно поднялась.
— Сядь!
Кокцея огляделась и, не отыскав стул — клисмос или кушетку, осталась на ногах. На кровать сесть не решилась.
— Сядь на ложе!
Она подчинилась. Устроилась на самом краешке.
При свете масляной лампы ее лицо очертилось более тщательно. Кокцея даже в таком заплаканном неумытом изложении действительно была хороша собой. Особенно соблазнительна была большая молодая грудь, выпирающая из‑под разорванной на бедре туники.
Действительно, огурчик!
Бебий невольно хмыкнул, помедлил, потом потребовал.
— Теперь расскажи все по порядку.
— Я была одна. Вдруг примчалась Клиобела. Вся обнажена, зуб на зуб не попадает. Приказала согреть воду и наполнить бак. Я возразила, сказала, что я не рабыня, а супруга императора. Она меня кулаками. Пошевеливайся, говорит, супруга виндобонская. Еще скажи, что ты римская гражданка! Смотри, произведут в Венеры, тогда узнаешь, каково нам достается. Тебе‑то, то есть мне, тощей да глупой, от них не отбиться. Знаешь их там сколько? Кого, спрашиваю. Кого — кого! Тех, кто желает стать членами твоего кружка!..
Девушка всхлипнула, потом подняла голову, глянула на Бебия.
— Я спрашиваю, супруга я или нет? Если нет, все равно я свободнорожденная гражданка. Почему же она смеет в кулаки, — Кокцея всхлипнула, потом немного успокоилась и продолжила. — Вдруг прибежали двое — давай срочно в подсобку. Я сразу догадалась, опять Луций что‑то затевает. То пытался меня Витразину подсунуть, то Переннису.
— И что? — не удержался от вопроса Бебий.
— Я не далась. Витразину… От Перенниса не удалось отбиться.
Она зарыдала, потом спросила.
— Ты кто?
— Я?.. Бебий Лонг, легат Третьего легиона.
— А — а, о тебе Клиобела рассказывала. У меня, Бебий, теперь нет спасения. Он грозил, если я буду упрямиться, меня жестоко накажут. Сожгут наш дом…
В этот момент где‑то совсем рядом раздался истошный вскрик. Голосок был совсем юный, все в нем было: боль, страх, отчаяние.
— Это Сейя, ее поставили прислуживать за столом. Глупая, двенадцать лет.
«Та, что досталась Песценнию», — догадался Бебий и сел на кровать.
