Первый перевал | страница 7
за гривастым Уралом,
в густую тайгу,
без тебя,
дорогая дочурка моя,
и минуты спокойно
прожить не могу.
Здесь питательный ягель,
копытом звеня,
выбивают олени
себе в сентябре,
что там, мой олененок,
Олеся моя,
изменилось в твоей
годовалой судьбе?
Здесь раскованный ветер,
пургою грозя,
сносит доски,
дома оставляя без крыш,
как ты, мой ветерок,
как, моя егоза,
в дни московского
бабьего лета шалишь?
А когда здесь затишье,
скажу не тая:
красотища!
В лесу голубики полно!
Голубинками нежными,
радость моя,
неизменно глядишь ты
в ночное окно.
Но пройдет две недели,
примчит «стрекоза»,
и в Москву унесет
непременно меня.
Расцелую тогда
голубые глаза,
золотена моя,
Златовласка моя!
Утро на Оби
Насколько видит глаз —
речная ширь…
И я с улыбкою невольною не слажу,
когда смотрю,
как хилый «Богатырь»
по-богатырски тащит нефтебаржу.
Но вот я слышу:
шутят остряки,
и вижу:
с камня прыгая на камень,
торопятся мои буровики
с набитыми до верха рюкзаками.
Они русоголовы и босы,
и легкость необычная в походке,
и золотом сияют их усы,
и серебрятся юные бородки.
Уже пыхтит,
их поджидая «Днестр»,
и рулевой каюту открывает,
и сон,
что был в глазах его на дне,
подобно облакам высоким
тает.
И чувствуется,
что среди друзей
ему не нужен и минутный отдых…
Как золотые слитки,
карасей
несет рыбак
в двух тяжеленных ведрах.
Шум двигателей глушит все слова,
и винт бросает в воду
белый невод.
И ясен день.
И Оби синева
готова спорить с синевою неба.
«За Самотлором лес рыжее меди…»
* * *
Виктору Иванову,
командиру «МИ-6»
За Самотлором
лес рыжее меди.
Рыжее леса —
тряская земля.
Но в этом,
всеми позабытом место