К сожалению, отсталые горожане не оценили подобной заботы городской администрации и по-прежнему предпочитали давиться в стареньких, воняющих бензином развалюхах, а то и вовсе ходить пешком.
Автобус ждал, распахнув широченные двери и озаряя белым электрическим сиянием мокрую грязную улицу и мокрых грязных пешеходов, которые, проходя мимо, бросали любопытно-презрительные взгляды на его немногочисленных пассажиров, развалившихся на новеньких кожаных сиденьях.
Впрочем, автобус шел как раз до «Серебряного озера», так что, скорее всего, пассажиры эти были не буржуи или ренегаты какие-нибудь, а просто приезжие.
Аделаида, заглянувшая, как и все, в его сверкающие недра, вдруг почувствовала сильное желание войти, с удобством расположиться на кожаных подушках (даже отсюда видно, какие они чистые, мягкие и удобные) и доехать до конечной остановки.
«То есть до гостиницы, – деловито уточнил внутренний голос, – а потом что – будем гулять под его окнами или сразу поднимемся на второй этаж?»
Аделаида в испуге отпрянула от автобуса.
Где-то высоко над мокрыми крышами и плывущими зонтиками пролетел слабый, тонкий и чистый звук – это пробовали силу старейшие городские часы на колокольне костела, над которыми вот уже второй год трудились реставраторы из области. Аделаида вместе со всеми задрала голову к темному плачущему небу, ничего там не увидела, а когда вновь посмотрела на остановку, автобуса уже не было. Он исчез каким-то совершенно нехарактерным для городского транспорта способом – бесшумно, мягко и незаметно.
Дома Аделаиду ждал сюрприз. Муж уже вернулся из своего института и сидел в спальне на полу, среди развороченных и раскиданных вещей, рядом с самым большим чемоданом. Он вскинул глаза на застывшую в дверях жену и раздраженно осведомился, где его голубая рубашка и две пары новых носков… И почему она до сих пор не взяла из химчистки его любимые черные брюки? Аделаида подала ему требуемые вещи, а насчет брюк тихо заметила, что, во-первых, химчистка была закрыта всю последнюю неделю, а во-вторых, к голубой рубашке больше подойдут не черные брюки, а серые…
Он продолжал ворчать. Аделаида повернулась и ушла в ванную.
Раньше муж не был таким, думала Аделаида, стоя под горячим душем. Раньше он любил ее. Ценил. Заботился. Даже дрался из-за нее, но это было совсем уж давно. А теперь он живет своей собственной, закрытой для нее жизнью, а к ней относится как… как к вещи? Нет, не то. Скорее как к жилищу. Да, вот именно. Она – его жилище, его дом, теплый, уютный, заботливый… и к тому же тихий, ненавязчивый и нетребовательный.
