– Ну что вы, милая, не надо плакать, не надо. Тише. Все хорошо. Я не обижу вас, честное слово. Я лишь хочу… – Он умолк, расстегнул круглые броши, скреплявшие ворот ее платья, и стащил его с плеч. Затем дернул завязки сорочки и стащил ее вслед за платьем, так что теперь Ида стояла перед ним обнаженная до талии и дрожала. – Очаровательно, – произнес он. – Такая юная, невинная и прелестная. Вы не представляете, что творите со мной…
* * *
Ида лежала в постели Генриха на надушенном прохладном полотне, укрытая мягкой чистой простыней и покрывалом из бордового шелка с вышитыми павлинами. Слезы текли из-под зажмуренных век, и она стирала их ладонью. Между ног горело, внизу живота ныло.
Генрих сидел на кровати, глядя на Иду пресыщенно и нежно.
– Хватит, – произнес он. – Не надо слез. Это было не так уж и плохо, верно?
Ида сглотнула.
– Конечно, сир, – прошептала она.
Само действо было странным и неприятным, но Ида стиснула зубы и сказала себе, что это король и у нее нет иного выбора, кроме как повиноваться его воле. Она стерпела и осталась жива – физически, по крайней мере.
– Так почему вы плачете? Я оказал вам великую честь, милая. Вы для меня как невеста – девственная невеста короля. – Он ласково отвел с ее лица прядь густых каштановых волос.
– Но я чувствую себя обесчещенной, – отважилась прошептать Ида. – Люди будут показывать на меня и называть шлюхой. Мое доброе имя замарано. Я достанусь мужу испорченной. – Она сглотнула болезненный ком в горле, и слезы полились из-под век.
– Не надо, милая! – Генрих заключил ее в объятия и провел пальцем по мокрому лицу. – Никто не подумает о вас плохо. Вы принадлежите мне. Вы принадлежите королю, а королю всегда достается самое лучшее. Если кто-то оскорбит вас взглядом или словом, я велю его высечь, но этого не случится, обещаю. Беспокойство говорит в вашу пользу, но оно совершенно излишне. Я забочусь о тех, кто мне принадлежит. Держите голову высоко и гордитесь собой.
Он заставил ее сесть и собственноручно угостил вином, похожим на кровь. Затем достал из сундука перстень – не безделицу, какие раздавал сегодня направо и налево, а подлинное произведение ювелирного искусства – балас-рубин[9] размером с крупный мужской ноготь.
– Носите его ради меня, – произнес он. – По нему люди узна́ют, что вы принадлежите мне и я высоко ценю вас.
Король надел перстень на безымянный палец, предназначенный для обручального кольца, и поцеловал Иду в щеку и губы.
