В квартире Гривина Анатолий Филин записывал показания соседки Матрёны Алексеевны.
— В субботу, в субботу, милый, точно в субботу ближе к вечеру, он как приехал, я поздно заснула, за стеной всю ночь песни долбили, он очень любил громко слушать, я ему часто говорила, постучусь и говорю: «Алексей, я старый человек, не сплю, когда так громко». А он: «А вы беруши заткните». Я ему однажды говорю: «Я тебе сейчас такое заткну — вмиг слышать перестанешь…»
— Матрёна Алексеевна, — робко прервал её Филин, — выстрелы.
— Да, да, конечно, я понимаю, про выстрелы, да, да… А что про них, милый… вас как зовут, я забыла?
— Филин.
Старушка недоверчиво на него посмотрела.
— Нет, я спрашиваю — зовут как?
— Так. Филин.
— Кличка, что ли?
— Фамилия.
— А зовут?
— Анатолий.
— А-а-а, ну я Анатолием называть буду. Анатолий, их было три, но я не уверена, что выстрелы. Больно тихие. Эти орут, эти, как их, ну эти, голые всегда приплясывают, громко так… Не люблю я их, я Зыкину люблю, всегда слушаю, когда Зыкина поёт…
— Матрёна Алексеевна…
— А?
— В котором часу?
— Что в часу?
— Выстрелы. Выстрелы.
— А-а-а, вечером, милый, точно, что вечером, я как раз Верховный Совет включила, погромче сделала, чтобы профурсеток этих заглушить, а то Хазбулатов как раз на трибуну взошёл, спокойный такой, тихий, никогда голос не повысит, я часто не слышу, что и говорит, но всегда его включаю… Да. И тут два щелчка таких… Может и не выстрелы это… Сперва два, потом ещё один, то есть три всего. Я выстрелов-то и не помню, когда слышала. В войну ещё, девчонкой, помню…
— Матрёна Алексеевна…
— Ой, да-да, простите, что вы спросили-то?
Старушка совсем разнервничалась. Ей хотелось помочь следствию, но, видимо, очень уж «достали» её эти, «которые голые приплясывают». Вот кого бы поймать да в кутузку. Сколько раз жаловалась — никто не помог.
Филин взял её за руку, попытался успокоить.
— Не волнуйтесь. Кому-то нравится…
— Никому, никому такое нравиться не может, — категорически замотала головой старушка, да так отчаянно, что Филин забеспокоился — выдержит ли спичечная шейка. — Велите им замолчать.
— Доберёмся.
— Доберитесь, милый, уж вы доберитесь, спасу нет никакого, я старый человек…
— Матрёна Алексеевна, про выстрелы…
— А эти хуже всяких выстрелов. Выстрелов и не слышно было почти, а эти орут и орут. Особенно беснуются по ночам. Я только глаза закрою — они давай орать. Я ведь старый человек, сколько раз Алексею говорила: «Алексей, я старый человек…»
