…А потом был перерыв, когда разносили мороженое. И тут Ядзенькой занялся Франс. Принёс ей вазочку с мороженым, стал возле нее, потом повел ее на террасу.
Тут и подошла к Алесю Майка. Сама. Он стоял на террасе, глядел на разноцветные китайские фонарики, которые живописно убегали в темноту аллей. Майка стала рядом, кутая плечи в белую накидку.
– Скучно, когда нет танцев, – сказала она. – Я танцевала б целых три дня. А вы?
Он молча улыбнулся.
– Я тоже. Мне нравится, как вы танцуете…
– Правда? – загорелась она. – Ядзенька ведь лучше?
– И она хорошо танцует… Но мне нравится больше, как танцуете вы.
Говорила она по-французски, и ему часто приходилось подыскивать слова. Поэтому он умышленно говорил медленно, с паузами.
– Давайте убежим отсюда на несколько минут, – предложила Майка. – Пойдем в парк. Здесь душно…
В парке были освещены только главные аллеи. Вначале по ним бежали цепочки фонариков, – оранжевые, голубые, красные, они слабо покачивались среди листвы. Потом пошли обычные яркие светильники. Их пламя иногда мигало от неслышного ветерка, и тогда сетка, сплетенная из тени и света, двигалась по гравию, по веткам, по стволам могучих деревьев, по двум маленьким фигуркам, которые шли по аллее.
Светильники кончились невдалеке от пруда, над которым склонились вербы.
И тут их окутала ночь. Сквозь облака пробивался свет луны. Какое-то время дети стояли молча, глядя на лунную дорожку, яркую у другого берега и совсем тусклую у их ног.
– Рыба любит темные ночи, – сказал Алесь. – Но все равно и в такую ночь ее ловить приятно. Дети надевают теплое рыззе[44] и идут с… топтухой. – Среди французских слов странно прозвучало слово «топтуха». – Ставят ее в воду под кустами, топчут… И рыба в сетке блестит, словно голубые угли. Переливается, прыгает… А луна плывет и плывет…
Он осекся, заметив, как брезгливо опустились уголки ее губ.
– Я таких развлечений не понимаю. «Топтуха», «рыззе», – желая подразнить, сказала она, – благозвучные слова, ничего не скажешь.
Тут рассердился он:
– А в чем же еще ловить рыбу? В этой моей маскарадной чуге? В вашей мантилье? Смех, да и только…
– Чем это вам не понравилась моя мантилья? – совсем как взрослая, спросила она.
– А тем, что нечего задаваться. А тем, что эти слова нисколько не хуже ваших. – Он сыпал это на мужицком языке, словно лез сквозь бурьян без дороги. – А тем, что стыдно воображать и смеяться над людьми, которых не знаешь.
– Я и не хочу их знать, – очень неприятным тоном сказала она. – Конечно, у вас до сего времени была другая компания. La compagnie ex-ception-nelle.
