– Почему вы не привезли своей младшей? – вежливо спросил пан Юрий. – Старшую я заметил. А Натали нет…
– Что вы, – улыбка пани Эвелины делала ее лицо особенно приятным, – Натали ведь только два года.
– Это детский праздник, – подчеркнул отец, – поэтому я и пригласил всех. Для таких гостей мы отвели отдельную комнату с игрушками.
– Я думаю, в следующий раз мы исправимся, – сказала пани Эвелина. – А пока что где же старшая?
В этот момент из толпы гостей вышла девочка года на два моложе Алеся, по-детски длинноногая, в белом, колокольчиком платьице, открывавшем ее загорелые сильные ноги.
– Notre enfant terrible,[43] – с улыбкой произнесла пани Эвелина.
Enfant terrible приближалась к ним довольно решительно и почти тащила за руку Ядзеньку Клейну. Та едва поспевала за своей мучительницей.
– Вот! Вот она, Ядзя! Ей не удалось убежать от меня, – сказала девочка.
– Здравствуй, Ядзенька, – наклонилась пани. – А ты, Михалина, веди себя прилично. Вот мальчик, которого сегодня постригли, познакомься с ним.
– Его только сегодня постригли? – приподняла брови девочка. – Совсем как девочку… Бедный!
Глаза Раубича смеялись. Он искоса взглянул на пана Юрия и встретил его веселый взгляд.
– Не придирайся к словам, Михалина, – сказала пани Эвелина.
– Ма-а, – капризно протянула девочка, – ты же знаешь, я не люблю…
– Не придирайся к моим словам, Майка, – более мягко повторила мать.
– Не буду. Ей-богу, не буду. – И взглянула на Алеся холодноватыми глазами. – У вас какое-то совсем крестьянское имя, мальчик, – птичьим голосом пропела она. – Почему бы это?
Алесь рассердился:
– А почему это у вас такое странное имя, маленькая девочка?
Её белое шелковое платье приятно оттеняло слабый золотистый загар. Волосы были собраны в высокую прическу, смешную на детской головке.
«Если бы не вредный язык, совсем неплохая была б девчонка. Оттаскать бы тебя за косы, знала б, как шутки шутить».
Девочка вздохнула и первая отвела взгляд. Губки ее дрогнули, словно от обиды. Однако она сдержалась и внешне спокойно поправила на плечах кружевную накидку. Когда она это делала, ее руки оголились выше локтей – неловкие, тоненькие, как стебельки, руки с острыми локотками. И это как-то примирило с ней Алеся, потому что он почувствовал себя более сильным.
Отец подмигнул Раубичу, и взрослые перестали обращать внимание на детей. Пан Юрий подал знак музыкантам, и те заиграли какую-то торжественно-грустную мелодию.
– Крепостной капельмейстер Вежи написал, – сказал Раубичу отец. – Специально к этому дню…
