Фельдбаух делал резкий взмах полой халата, словно запахивал римскую тогу.
– Schon gut. Mach dich drauf zu waschen, mach dich Mutti zu begrüßen, mach dich an die Gottesgabe, – ja, an die Bucher doch, wenn der Furst zu keinem dummen Fursten werden will, nuch?[22]
…Алеся поднимали, вели в ванную комнату, и там, под присмотром немца, Кирдун обливал мальчика водой и растирал. Кирдун ревновал панича ко всем и потому все время ворчал под нос, ругая Фельдбауха, которому неизвестно зачем дали право наблюдать за туалетом, словно он, Кирдун, делал это без немца хуже. Кирдун сопровождал когда-то пана Юрия за границу и поэтому знал несколько немецких слов.
Немецкий язык его оскорблял. Спросит, бывало, Кирдун, надо ли нагреть ему ванну для ног, а немец отвечает:
– Das ist mir Wurst?[23]
Просто черт знает что! Не язык, а свинство! Все равно ему, видите ли, горячая ванна или колбаса.
Чистому и причесанному паничу надевали узкие штаны (псевдонародному костюму дали отставку в конце первой же недели) и свободную белую сорочку с открытым кружевным воротом и вели на балкон, где было особенно светло от белоснежных маркиз. Здесь за чайным столом ожидала мать и на высоком стуле удивительное существо – двухлетний брат Вацак, который смешно таращил на Алеся серые наивные глаза.
Мать целовала Алеся в висок, держала за подбородок узкой, до смешного маленькой ручкой, спрашивала – изредка по-французски, чтоб приучался, – как спалось.
Он отвечал, так мучительно подбирая слова, что даже малому Вацаку становилось смешно.
Ели овсянку с молоком, яйца всмятку, тартинки с маслом и сыром, творог и мед. Взрослые пили кофе, дети – чай. Появлялся с объезда отец, загоревший, смешливый, сыпал шутками.
В рекреационной уже ожидали Фельдбаух и швейцарский француз monsieur Jannot (этому, как наиболее избалованному, разрешалось завтракать в своей комнате). И тут начиналось что-то вроде упорного сражения. Людвиг Арнольдович бился с Алесем над немецким и латынью плюс математика и история, monsieur Jannot – над французским плюс риторика и изящная словесность. Можно было умереть со смеху, глядя, как они старались.
Так длилось часами. Алесь благодарил бога за то, что англичанина и учителя государственного языка отец обещал пригласить лишь осенью. Иногда слова трех языков путались в голове.
От этих мыслей его отрывал вдохновенный голос герра Фельдбауха, в котором звучали неожиданные для немца басовые ноты.
Гувернер стоял перед секретарем в позе Гракха на форуме: рука вытянута ладонью вверх, большой палец отведен в сторону. Лицо надменное. Брюшко вперед. Это он громил безбожных римлян, принесших столько вреда немецкому отечеству:
