— Всё ясно, вы свободны. В сад, все в сад!
— Не розумеем речей твоих, панёнок. Кликни гайдука свояго, дабы толмачил.
Бакшееву я поручил отшить этих вольных воинов побыстрее, но дело оказалось не таким лёгким.
Выяснилось, что ротмистр[51] им денег не дал, лошадей своих они то ли потеряли в бою, то ли у них отобрали. В общем, на двух мужиков и одного раненого из средств передвижения они имели кобылку, монет же не водилось вовсе. Положение у панцирных бояр было, можно сказать, аховое. Однако мелкопородная шляхта продолжала ломаться, полностью подтверждая положение, что понты дороже денег. Через четверть часа рязанец сообщил, что иностранная аристократия готова поступить в пахолики, за кормёжку и малую долю в добыче.
— Что ж такое пахолик?
— Да почитай, тако же, что на Руси воинские холопы, токмо прозвище чище.
— Откуда им добычу брать?
— Ентим чего очи узрят да десница ухватит, то и добыча! Тьфу, саранча египетская!
Западных соплеменников взяли, правда, строгий ветеран пообещал им в случае разбоя или татьбы выдать виновному его жалованье наперёд, в размере двух аршин конопляной верёвки на петлю.
Последние дни убедили меня, что без опытного вояки Бакшеева не обойтись, ему тоже было предложено место в формирующемся удельном войске.
— Чего же не пойти, вернусь в Ростов, челом ударю митрополиту Варлааму, чаю, дозволит по твоему уезду писаться,[52] княже. Прости за слова досадные, хоть путаник ты великий, князь Димитрий, мню, не юродивый, як народ сказывает. Зрю в речах твоих потешных зарю разумения по летам не отроческим, — ответил рязанец.
Такая ускоренная вербовка служивых явно напугала приставленных ко мне Колобова и Тучкова. Самойло подошёл ко мне и с укоризной произнёс:
— Ты, царевич, за такое своеволие от матушки с дядьями токмо розог получишь, меня же со Жданом рожном пожалуют,[53] да как бы жён наших с детьми не замучили за мужнин грех.
Как-то за событиями последних дней о местных родственниках я позабыл, а командир конвоя верно считал, в гневе они способны на многое. В общем, будем решать проблемы по мере их возникновения, но тут моё внимание привлекла странная аномалия. Весь лагерь был уже полупустым, лишь в нашем углу горело несколько костров.
Указав на это обстоятельство спутникам, услышал пугающий ответ:
— То вожи конюшего боярина, для опасения от лихого дела в пути на Большие Вязёмы.
Вот-те раз, мы, похоже, ещё оказались под арестом. С этим невесёлым открытием я поплёлся к налёжанному месту под телегой.
