— Найти какую-нибудь работу можно, Рустем, но времена тяжелые. А говорить ты по-русски умеешь?
— Объясняться могу. Кузнеца в Бадемлике, дядю Тимофея, помните? Он меня учил.
— Ну что же. Завтра поищу для тебя работу, — сказал Сеид Джелиль. — А пока иди умойся. Скоро откроется кофейня, позавтракаем вместе.
— Мне бы, Джелиль-ага, поспать немного. Голова болит.
— Вот постель, ложись! А я пойду поговорю с дядей Керимом.
На следующий день Сеид Джелиль вернулся домой поздно вечером. Целый день он пробыл в городе, пока с помощью Мангуби не договорился относительно работы Рустема в корабельных мастерских.
— Придется тебе поступить пока учеником, — сказал он Рустему. — Потом будет видно. Держи себя скромно, не горячись с людьми, не говори им лишнего. Постарайся освоиться с делом быстрее, иначе церемониться с тобой не станут. Выгонят.
— С кем я буду работать? — спросил Рустем, опасаясь, что люди Джелял-бея разыщут его и там.
— С кем? О, люди там порядочные, — ответил Сеид Джелиль, — они знают жизнь лучше, чем мы с тобой.
— Вы живете, Сеид Джелиль, очень прилично. Я это сегодня заметил.
— Да, мне повезло, Рустем, — ответил Сеид Джелиль задумчиво. — Но это приличие не радует меня.
— Почему?
— Об этом поговорим после.
Рано утром Сеид Джелиль и Рустем вышли с постоялого двора, толкаясь среди шумных продавцов и покупателей, приехавших на базар; они спустились по мощенной булыжником покатой улице и, дойдя до берега моря, быстро зашагали по сырой каменистой дороге.
Через четверть часа Джелиль остановился возле зеленых железных ворот и бросил на Рустема беспокойный взгляд.
— Сейчас зайдем к управляющему, — сказал он. — Будешь стоять около меня и молчать. Ты пришел не говорить, а работать. Сандлеру нужны лишь широкие плечи и крепкие руки. А ими бог тебя не обидел. Понял, Рустем?
— Понял, Сеид Джелиль-ага!
Они прошли во двор. Из открытых дверей четырех больших помещений доносились стук молотков, скрежет токарного сверла и напильников. Из закопченного окна пристройки вылетали смешанные с сажей желтые искры. Правая сторона двора была открыта и выходила на морской берег, к пристани, у которой стояли шаланды, лодки и катера, лениво качаясь на слабых волнах. На борту чрезмерно высокого судна с погнутым носом сновали рабочие в замасленных спецовках, клепали проржавевшее железо. Из глубины трюма доносилась заунывная матросская песня. Посередине двора рабочие грузили на подводы железные решетки и чугунные листы. Кругом стоял неугомонный глухой говор мастерового люда.
