Пат пристально посмотрела на мужа.
– Это ты? Ты отправил ему это оружие?
– Если он жив, – сказал Майкл, – то только по этой причине. С пулеметом можно убить много людей.
Вырвавшийся из ее груди звук трудно было назвать смехом.
– Тебе виднее.
– Дорогая…
Пэтси Энн поднялась и налила себе еще кофе; ее переполняли ярость, отвращение и горе, все это кипело в ней, как кофе в кофейнике.
– Если он жив, – сказала она, садясь, – то где он может быть?
– В каком-нибудь лагере.
– В каком-нибудь лагере. Ты говоришь так, как будто это летний лагерь для детей. Лагерь для
военнопленных,ты хотел сказать.
– Лагерь для военнопленных… Но война закончилась, вьетнамцы уже не будут так жестоки к ним. Мы заключим сделку, мы будем вести переговоры.
– Мы?
– Правительство.
– Какое, чертов Никсон?
– Пэтси Энн, не своди все к политике.
– Разве это не политика? Разве это не политическое убийство наших детей? Разве эти ублюдки не убили Майка?
Он покачал головой.
– Мы этого не знаем. Мы должны надеяться.
– Надейся. Я выбираю отчаяние. Это легче.
– Этот сержант сказал еще кое-что… – голос Майкла прозвучал очень напряженно.
– Что? – она внимательно посмотрела на мужа. – Что?
– Я не знаю, стоит ли тебе говорить.
– Что, Майкл?
– Он сказал, что нашего сына хотят представить к Почетной медали конгресса.
Пат не произнесла ни слова. В этом не было необходимости.
Совсем как отца…
– Если Майк ее получит, то он будет последним кавалером Почетной медали конгресса Вьетнамской войны, – грустно рассмеялся Майкл. – Как тебе это? Яблочко от яблоньки?
И Майкл, рыдая, уронил голову на стол, заливая слезами желто-белую композицию.
Пэтси Энн пододвинула к нему стул и утешающе погладила по спине. Они будут делать это по очереди в ближайшие дни, недели и месяцы, зная, что если они сорвутся одновременно, то не смогут этого вынести.
Неделя прошла в сплошном тумане слез, обвинениях Пат, извинениях Майкла, гневе Анны, непрерывных звонках друзей, родственников и деловых партнеров, выражавших свои соболезнования (Майкл принял удар на себя и прошел болезненную процедуру информирования их о том, что случилось с Майком).
Пат уже немного оправилась – она постоянно пила валиум и сохраняла тихую, почти религиозную веру в то, что Майк, в конце концов, только пропал без вести и вернется в лоно семьи вместе со всеми военнопленными в последнем действе «этой ужасной войны». Она никогда не произносила слов «Вьетнам» и даже просто «война», не предваряя их фразой «эта ужасная». В ее голосе не было гнева, – возможно, благодаря валиуму, – он выражал смирение, но хотя это походило на фатализм, Пат и мысли не допускала о том, что Майк может быть мертв.
