Может быть, когда-нибудь он вернется, и океаны, айсберги, штормы, рыбы, дорогая сердцу зелень летних лугов будут ждать его. Но команды его не станет, собственно, ее уже не стало. Люди, которых он знал лучше, чем собственных детей, чем собственную жену, — все они уже постарели на пятнадцать лет, а когда он вернется, если вернется вообще, минет еще сорок лет. На кораблях будут плавать их внуки. Они даже не вспомнят о Джакте. Он будет чужестранным судовладельцем, пришедшим с неба, а не моряком с запахом и желтоватой кровью скрики на руках. Ему никогда больше не стать одним из них.
И когда он жаловался, что она не обращает на него внимания, когда он подшучивал над тем, что они за весь полет еще ни разу не уединились, в этом крылось нечто большее, нежели просто желание, обуревающее стареющего мужа. Понимал он, что кроется за его словами, или нет, но она ясно различила истинное значение шуток: «Ради тебя я отказался от столького, и неужели ты ничего не можешь дать мне взамен?»
И он был прав: она обходилась с собой куда более нетерпимо, чем требовала ситуация. Она приносила больше жертв, чем диктовала необходимость, и требовала от него того же. Дело было не в том, сколько обличительных статей напишет Демосфен за время полета. Куда важнее было, сколько людей прочтут и поверят написанному ею, сколько из них потом задумаются, начнут говорить и действовать как враги Звездного Конгресса. Возможно, очень важную роль играла надежда, что кое-кто внутри бюрократической элиты самого Конгресса, благодаря ее эссе, вспомнит о человечности и тем самым внесет раскол в доводящие до сумасшествия своей казенностью и холодностью ряды. Наверняка кое-кто, прочитав труды Демосфена, изменится. Немногие, хотя, может, и этого достаточно. И тогда, может быть, Звездному Конгрессу воспрепятствуют стереть с лица Вселенной Лузитанию.
Если же нет, она, Джакт и люди, которые стольким пожертвовали, покинув Трондхейм, достигнут Лузитании как раз вовремя, чтобы развернуть корабль и спасаться бегством или быть уничтоженными вместе с остальными обитателями планеты. Так что не стоит винить Джакта, что он хочет больше времени быть с ней. Это полностью ее вина, это она уперлась в своем решении каждую свободную минуту проводить в кропании пропаганды.
— Значит так: ты повесишь на двери табличку, а я приду и проверю, не уединился ли ты там с кем-нибудь еще.
— Женщина, ты заставляешь мое сердце трепетать, подобно подыхающей камбале, — ответствовал Джакт.
