Он уже не помнил, когда плакал в прошлый раз - но,
кажется, ему тогда было лет десять.
…Брошенный первым такийцем факел прочертил
широкую дугу и упал на соломенную крышу лазарета.
Скулы у "дан-Энрикса" побелели. Он
попытался рывком взвести найденный арбалет, но, разумеется, не преуспел.
- Помоги мне!.. - прошипел Пастух. И, не услышав
никакого ответа, обернулся.
Обнаружив, что его с Дарнторном разделяет уже почти
дюжина шагов, "дан-Энрикс" растерялся.
- Ты куда? - спросил он совсем тихо. - Ты… Ты же
не трус, Дарнторн!
Пастух смотрел на него с таким выражением, как
будто бы действительно считал, что Льюс сейчас вернется - принимать участие в
бездарной, никому не нужной схватке, которую они проиграли еще до начала.
Дарнторну очень хотелось со всего размаха врезать энонийцу по лицу - и
посмотреть, как брызнет кровь из сломанного носа. И одновременно он не мог
отделаться от ощущения странной беспомощности. Хегг возьми этого Рикса, ну
почему с ним всегда так сложно?..
- Пропади ты пропадом, Пастух! - процедил Льюберт с
ненавистью. - Я с тобой вместе подыхать не собираюсь.
Он развернулся и, уже не думая о Риксе, бросился к
спасительной опушке. Но успел преодолеть не больше двадцати шагов.
- Стой! - с бессильной злостью крикнул ему вслед
Пастух. - Вернись назад, или я сам тебя убью.
Дарнторн посмотрел через плечо, и обнаружил, что
"дан-Эриксу" каким-то чудом все же удалось взвести проклятый
самострел.
Но останавливаться было глупо. Выстрелит ли Рикс -
это еще вопрос, а вот вернуться - это уже несомненное самоубийство.
Льюберт отвернулся побежал дальше, ожидая, что его
вот-вот прошьет насквозь короткий арбалетный болт. Он даже успел мысленно
спросить себя, успеет ли он в таком случае хоть что-нибудь почувствовать, или
просто споткнется на бегу и рухнет носом вниз?
Его так и тянуло обернуться и проверить, собирается
ли Рикс стрелять. Но Льюберт запретил себе даже думать об этом. Только добежав
до леса, Льюберт посмотрел назад. Но Рикса у ограды уже не было.
…Воспоминания были такими яркими, что Льюберт
заскрипел зубами. Мутная вода, которую он горстями подносил ко рту, пахла
болотной тиной, а на вкус была соленой, словно кровь. Этот противный, ржавый
вкус преследовал его весь вечер и всю ночь - с того момента, как он наблюдал
погром деревни, спрятавшись за деревом. Он видел, как из горящего лазарета
бросились наружу все, кто еще мог держаться на ногах. И как шэддеры без особого
труда справлялись с ранеными, большая часть из которых даже не имела при себе
оружия. Глядя на это, Льюс так сильно стиснул зубы, что из прикушенной щеки
потекла кровь, и во рту сразу стало гадостно и солоно.
