Катя отодвигает от себя машинку, ставит на стол локти.
— Один мой знакомый видит избавление от всех наших бед в СПИДе. Он говорит, что в один прекрасный момент нас всех без исключения протестируют на вирус иммунодефицита, в зависимости от степени нашей идейной убежденности найдут либо не найдут его. Так называемых больных поместят за колючую проволоку под девизом: «Чтоб другим не повадно было». А так называемые здоровые будут от души благодарить родную партию и правительство за то, что они в очередной раз спасли нам жизнь.
Лариса подбегает и целует Катю в макушку.
— Ты моя прелесть! Но прежде, чем это случится, нужно успеть слинять.
На крыльце в нерешительности топчется мужчина с букетом роз, большим арбузом и бутылкой шампанского. Наконец он стучится в дверь и, не дождавшись разрешения войти, толкает ее и входит.
Катя выскакивает из-за стола и хлопает в ладоши. Лариса окидывает мужчину равнодушным взглядом и возвращается к своей палке. Анастасия вообще никак не реагирует на его появление.
— Не помешал? От дел не оторвал? — смущенно спрашивает мужчина.
Ему отвечает Катя.
— Какие дела, Николай Николаевич? Интеллигенция давным-давно разочаровалась во всех своих делах.
Она быстро убирает со стола машинку и все остальное, достает из буфета бокалы, тарелки, вилки с ножами. Анастасия все так же неподвижно стоит на фоне раскрытого окна. Ветер раздувает ее прозрачный многослойный сарафан. Она ирреальна. Как ирреален пасторальный пейзаж за окном, озвученный рок-н-роллом, ворвавшимся в комнату из включенного Ларисой приемника.
— С продуктами затруднений не испытываете? Поможем, с удовольствием поможем. — Николай Николаевич делает несколько шагов в сторону Анастасии: — Помните, прошлым летом мы с вашим мужем на рыбалку ездили? Золотое было времечко — третий год перестройки. Еще рыба в ту пору ловилась. А тут взяла и враз куда-то исчезла. Но я все равно знаю одно местечко. Если Анатолий Васильевич выберется, мы с ним непременно туда наведаемся. У него что, дела?
— Да, много дел, — Анастасия по-прежнему смотрит в окно.
— Жаль от души. А если ему телеграмму срочную отбить?
— Настек, а если и вправду взять и послать Анатолию Васильевичу телеграмму? С оплаченным ответом, — оживляется Катя.
— Ее не пропустит домашняя цензура.
— Я еще тогда все понял… Все понял… Николай Николаевич смущенно кашляет в кулак.
— И что же вы поняли, любезный Николай Николаевич? — не без ехидцы спрашивает Катя.
— Только я сперва шампанского выпью, а уж потом скажу.
