— Мама, а почему одни люди сажали в тюрьму других? — спрашивает она и наклоняется, касаясь руками пола.
— Во имя светлого будущего, которое наступило, — отвечает за Анастасию Катя.
Лариса тяжело падает с носков на пятки.
— Но ведь это абсурд, мама. Одни умирают ради того, чтоб жили другие. Кто это придумал, мама?
— Отец женился на моей матери, хотя на ней и стояло клеймо дочери врага народа, — продолжает свой монолог Анастасия. — Она оставила фамилию своего отца.
— А почему ты не взяла бабушкину фамилию?
— Отец уехал на Дальний Восток корреспондентом одной центральной газеты и взял с собой маму, — Анастасия будто не слышит вопроса Ларисы. — Тем временем в Москве арестовали его близкого друга, пытались заставить его оклеветать отца. Он вернулся из тюрьмы уже в хрущевские времена. Полным инвалидом. Ты, Лорка, наверное, помнишь Юрия Семеновича, дядю Юру?
— Я думала…
— Ты думала, все друг друга предавали, да? — неожиданно агрессивно говорит Анастасия. — Это не так, что бы ни пытались нам нынче вдолбить.
— Но почему так много предателей оказалось именно в нашей стране? — серьезно спрашивает Лариса.
— Потому что наша страна, общество перенесло тяжелую болезнь — революцию, — подает голос Катя, не поднимая головы от пишущей машинки. — Только я тут ни при чем — это цитата из Спенсера, любимого философа Джека Лондона.
— Мама, а ты тоже так считаешь? Или ты так любишь Россию, что готова ей все на свете простить?
— Любя, должно и нужно все прощать. Иначе это уже не любовь, а так — прихоть, каприз, мимолетное увлечение. Если твой разум уподобляется неким весам…
— Ага, так, значит, ты все-таки его любишь, — ехидно замечает Катя.
— Дедушка с бабушкой и по сей день всего боятся, задумчиво говорит Лариса. — Может, они ждут, что все повторится? Бабушка говорит, что в один прекрасный день мы проснемся и услышим по радио: «По многочисленным просьбам трудящихся порядок в Москве поддерживает ограниченный контингент наших войск, имеющий в своем распоряжении танки, ракеты «земля-воздух», химическое оружие и полное собрание сочинений классиков марксизма-ленинизма».
— Да, мы не привыкли к свободе, вернее, отвыкли от нее. Хотя это слово и навязло у нас в зубах, став синонимом чего-то пресного, безвкусного, — рассуждает Анастасия. — Но это пройдет. Если не наше, то следующее поколение снова откроет для себя истинную свободу, упьется ею. Они будут счастливей нас.
— Наша Настенька записалась в кремлевские прорицательницы, — усмехается Лариса.
