Лариса уже лежит в кровати, отгородившись ширмой, за которой горит свеча.
— А на нашей теплой, светлой, счастливой планете все до одного верят в то, что любовь — полное, безоглядное растворение друг в друге, — задумчиво говорит она.
— Может, переменим пластинку? У меня такое впечатление, что вы обе нанялись в адвокаты к Анатолию Васильевичу. Если не ошибаюсь, вы делаете это на свой страх и риск.
— И на сугубо добровольных началах, Настек.
— Пока истец отсутствует в силу чрезвычайно уважительных причин, я берусь представлять его интересы и…
Лариса засыпает, не докончив фразы.
— Ладно, отложим все проблемы до завтра. Или же лучше до Москвы. Хорошо, что мы здесь одни, правда, Катюш? Не надо никого любить или не любить. Можно просто жить.
Она заходит за ширму, поправляет Ларисину подушку, наклоняется над ней и задувает свечу на табуретке рядом с кроватью.
Катя щелкает выключателем, и комната погружается во мрак.
В окно виден ковш Большой Медведицы.
Катя идет в свою каморку под лестницей, в темноте снимает платье, тугой неудобный лифчик. Потом залезает под простыню и лишь тогда снимает трусы.
Она лежит с открытыми глазами.
За окном тихо шелестят деревья и турчат цикады.
Солнечный день.
Катя сидит за столом, на котором стоит портативная пишущая машинка, лежит бумага.
Анастасия стоит возле окна, задумчиво глядя вдаль. Голос ее звучит тихо и без выражения. Словно она разговаривает сама с собой.
— Маму не выпускали за границу из-за того, что ее отец — враг народа. Ее и здесь держали в тени, давали самых дрянных концертмейстеров, ее удел был — задворки вместо концертных залов. К сорока она потеряла голос — дивной красоты контральто. Дедушку реабилитировали совсем недавно. Общим списком.
Падает ширма. Лариса в пуантах и трико. У нее пылают щеки.
— И ты можешь любить страну, которая так обошлась с твоим дедушкой? Я ненавижу! Я буду мстить! Я обязательно узнаю, кто убил моего прадедушку!
Катя деловито листает книжки, вставляет в машинку лист бумаги.
— Это лучше всего перевести так, — бормочет себе под нос она, — «Чутье к нравственным ценностям отпущено природой не всем в одинаковой степени». — Быстро печатает на машинке. Потом устремляет взгляд в пространство и декламирует по памяти: — «Классовая борьба продолжается, и наша задача подчинить все интересы этой борьбе. И мы свою нравственность коммунистическую этой задаче подчиняем».
Лариса тем временем подходит к палке на стене, становится на кончики пуантов, складывает руки корзиночкой возле живота.
