Я не могла отвести от нее глаз — под темно-красным бархатным плащом горностаевая мантия, выбившиеся из-под такой же красной шапки светлые волосы, отливавшие медью, в искрящемся морозном воздухе. Ее желтые глаза блестели, а лицо было поразительно белым. В тот момент я подумала, что, рассказывая о ней, мама не преувеличивала. Елизавета прекрасна и величественна.
Чуть выше среднего роста, очень стройная, что позволяло ей выглядеть моложе своих лет. В то время ей исполнилось двадцать пять, но мне, семнадцатилетней девушке, это казалось уже почтенным возрастом. Еще я обратила внимание на ее руки, которые она демонстрировала при каждом удобном случае — такие же поразительно белые, как и лицо, изящные, с длинными тонкими пальцами. Лицо овальное и несколько удлиненное, а брови такие светлые, что едва заметны; глаза проницательные, золотисто-желтые, но позже я узнала, что от гнева они темнеют. Из-за своей легкой близорукости ей приходилось всматриваться в лица людей, поэтому казалось, что она своим взглядом пытается проникнуть в самую душу, и это заставляло окружающих чувствовать себя не слишком комфортно. Было в ней что-то — я почувствовала это даже тогда, несмотря на молодость и торжественность случая, — вызывавшее во мне трепет и нервную дрожь.
Затем мое внимание переключилось на другого человека, который заинтересовал меня не меньше, чем Елизавета. Это был Роберт Дадли, конюший королевы, ехавший рядом с ней. Такого мужчины я еще не встречала. Он выделялся из всего кортежа не меньше, чем сама королева. Высокий, широкоплечий и при этом один из самых красивых мужчин, которых я видела. Держался он с благородством и достоинством, соперничающим с манерами самой королевы. В его лице не было ничего надменного или высокомерного, он выглядел серьезным и уверенным.
Я переводила взгляд то на юную королеву, то опять на него.
Елизавета по пути иногда останавливалась, чтобы поговорить с бедняками, хоть на мгновение подарить им свое внимание и улыбку. Со временем я узнала, что это было ее политикой — никогда не обижать народ. Придворные не раз испытывали на себе ее недовольство, но простые люди были в восторге от своей королевы. Когда они кричали «Да хранит Господь Ваше Величество!», она отвечала: «Да хранит Господь всех вас», — подчеркивая, что она не меньше заботится об их благополучии, чем они — о благополучии своей королевы. Ей протягивали букетики цветов, и как бы ни был убог даритель, Елизавета принимала цветы, словно драгоценные дары. Говорят, какой-то бродяга преподнес ей ветку розмарина на Флит-Бридж, так вот, мол, эта самая ветка была на карете даже тогда, когда королева въезжала в Вестминстер.
