— Через два дня можно выписывать, — то ли обрадовал, то ли озадачил он Сергея.
— До дому-то отвезете?
— До какого дома, дружок?
— До моего.
— Про дом забудь. Иначе окажешься снова у нас и с нами. Ляжем аккуратно на столы. Тебе какой диагноз более интересен? Множественные ушибы? Проколотая шилом печень? Яд?
— А как же мне жить-то теперь?
— Пока тут поживешь. С месяц. Потом денег тебе дам и уезжай из области. Есть куда ехать?
— Да как же так?
— Да так вот как-то. Чего натворил, дружок?
— Ничего.
— А если вспомнить?
— Совсем ничего. Давно живу как зверушка. Рекламу пишу, передовицы. Деньги изредка платят.
— Значит, не совсем как зверушка.
— Вы бы не могли позвонить по одному телефону?
— Не мог бы. Через месяц вывезем тебя отсюда, на поезд посадим, только на другой какой-нибудь станции, — и привет. Тот, кто ночью укол делал студенту, потом приходил на опознание трупа как официальное лицо.
— А кто опознал?
— Были люди. Случайность дикая и работа не аккуратная. Человек этот, кстати, уже уехал. Далеко. Ты, скажем, по своей профессиональной привычке расследование какое-нибудь затеешь. В городе покажешься. Так знай, что это ты нас с Костей на столы в морге укладываешь. Так что подумай прежде. А потом оно как-нибудь все уляжется.
— А вы-то зачем мне помогаете?
— Ты про клятву Гиппократа слыхал чего?
— А другого ничего не скажете?
— Всенепременно. Не люблю я вашу братию. А больше всего не люблю, когда во вверенное мне заведение проникают по ночам злодеи.
— Кто они?
— Почем я знаю? Но отношение к власти имеют самое прямое. И вот что. Ровно месяц не пить алкоголя и не есть острого и жирного. Потом можно все.
— Да вы говорили уже.
— А ты еще послушай. Власть-то она неоднородная — одни гробят, другие спасают. Велено тебя сберечь. А кем — потом узнаешь. Если доживешь. А благодетель тебя сам найдет. Не сомневайся.
Потом на кухне спасители выпили на троих бутылку коньяка, и без всякого страха Малахов сел за руль. Желнин видел в окно, как «Москвичок» весело катился по заснеженной дороге.
Станислав вскоре снова сел за машинку и застучал. Мягко, негромко, будто пальцы у него были поролоновые.
Через неделю Желнин ходил уже вовсю по дому, во двор выбирался в Станиславовой телогрейке, дышал свежим воздухом. Двор небольшой, сарайка, дрова в поленнице и три сосновых кругляка. Пахло, топор на чурочке, собачка Жанна. Станислав каждое утро убирал снег, топил печь, готовил еду и по-прежнему молчал. А Желнин тем временем стал скучать, и ему становилось страшно из-за неопределенного будущего и обидно. Да и ехать-то ему было в общем-то некуда.
