Через день, на просьбы доставить ему то же удовольствие, я согласилась, и любовь разрослась. В ласках, которыми мы обменивались, мы не остались в границах невинности; мы знали, что выходим за рамки, предписанные порядочностью; несмотря на это, нам было простительно, потому что мы воздерживались от главного, что поставили себе препоной.
Наконец, через день, мой возлюбленный должен был отчалить этой ночью, он попрощался с моей матерью, и после того, как она легла, я не поколебалась доставить ему удовольствие, которого желала еще больше, чем он. Мы пошли в то же место, что и обычно, поели, чтобы вызвать жажду, выпили, чтобы ее загасить, и наши разогретые чувства настолько возбудили нашу любовь, что, забыв наш долг, мы сочли, что достигли триумфа. После нашей оплошности мы заснули и, пробудившись, поняли при свете дня ошибку, которую совершили. Мы поднялись, более грустные, чем довольные, и я вернулась к себе, где моя мать, проснувшаяся, встретила меня почти так же, как вы видели этим утром. Я заверила ее, что замужество загладит позор моего преступления, и на это заявление она взялась за палку, которой, быть может, меня бы и прибила, если бы я не убежала.
Я провела все утро в церкви и в обеденное время оказалась, не зная, куда идти, на улице, где встретила знакомую женщину, которая занималась тем, что устраивала в дома служанок. Я обратилась к ней, не может ли она найти мне место, и она ответила, что как раз утром у нее спрашивали девушку, но что хозяйка куртизанка, и что, соответственно, я подвергнусь риску стать такой же, как она. Я ответила, что уверена, что смогу защититься, и добрая женщина устроила меня в тот дурной дом, где вы меня нашли. Мадемуазель встретила меня с удовольствием и сразу согласилась, когда, отвечая на ее расспросы, я сказала, что никогда не имела дела с мужчиной. Но я очень пожалела, что сказала ей эту неправду.
Восемь дней, что я провела у этой развратницы, я терпела каждый день самые ужасные и оскорбительные обиды, которые может только вытерпеть девушка. Все мужчины, что туда приходили, лишь только меня видели и узнавали, что я нетронутая, хотели меня иметь и предлагали мне за это пять или шесть луи, но я должна была после этого начать принимать визитеров. Я этого не хотела, и тогда меня начинали высмеивать. Я должна была пять-шесть раз в день присутствовать при грубых забавах тех, кто приходил развлечься с моей хозяйкой, и ночью, при их уходе, когда я выходила им посветить, они говорили мне самые грубые оскорбления, потому что я отказывала им в том, что они хотели за свои двенадцать су; тогда они совали мне шесть медных грошей, говоря, что я, должно быть, порченая. Когда я уходила в мою конуру спать, я баррикадировалась; я хотела, в конце концов, убить себя, когда вы пришли вчера вечером и обошлись со мной таким образом, которого я не могла себе вообразить более унизительного; но при вашем уходе я нашла вас столь рассудительным и столь вежливым, что не только я вас простила, но и полюбила, решив, что вы именно тот человек, которого посылает мне Провидение, особенно для того, чтобы успокоить мою мать и убедить ее принять меня обратно, будучи уверенной, что мой возлюбленный, вернувшись весной и найдя меня с матерью, женится на мне. Но с того утра я разочаровалась в своей матери, которая считает меня, очевидно, проституткой. Теперь я ваша, если вы меня хотите, и я отказываюсь навсегда от своего возлюбленного, которому, я знаю, я теперь противна. Возьмите меня вашей служанкой, и я буду любить вас постоянно и исключительно, как если бы я была ваша жена, и вы никогда не увидите от меня никаких претензий.
