Мой отъезд из Гренобля. Авиньон. Фонтан в Воклюзе. Фальшивая Астроди и горбунья. Гаэтан Коста. Мое прибытие в Марсель.
В то время. как три девушки помогали Ледюку укладывать мои чемоданы, вошел консьерж с меню. Я доволен, он тоже, я заказываю ему обед на четверых, желая иметь удовольствие обедать в этот последний день с его девушками, и почтовых лошадей на вечер. Ледюк говорит ему заказать также верховую лошадь, чтобы ему не пришлось подниматься на запятки позади коляски. Кузина смеется над его фанфаронадой, и дурачок, раздосадованный, говорит ей, что он стоит больше, чем она.
— Но ты будешь прислуживать ей за столом, — говорю я ему.
И он мне отвечает:
– Как она прислуживает вам в постели .
При этой реплике я бросаюсь к моей трости, но он, проворный, бросается к окну и выскакивает наружу.
Девушки и отец издают крик ужаса, я бросаюсь к окну и мы видим его во дворе, прыгающего как обезьяна. Обрадованный, что он не ранен, я кричу ему, что я его прощаю, он снова поднимается, и я дарю ему часы. Таков был этот испанец, которого я был вынужден выгнать двумя годами позже, о чем часто сожалею.
Я сидел с этими тремя девицами, которых я изо всех сил, но напрасно пытался напоить, и часы текли столь незаметно, что я решил отложить свой отъезд на завтра. По правде говоря, мне хотелось иметь их всех вместе, и я видел, что в течение ночи мне это может удаться. Я сказал, что если они захотят провести всю ночь у меня в комнате, я уеду лишь утром. Пока они чинили мне всякие препятствия, поднялся консьерж сказать, что мне лучше отправиться в Авиньон по воде на удобном корабле, где я смогу также поместить свою коляску, и мне это будет стоить намного дешевле. Я сказал ему, что буду рад, если девицы все три захотят спать у меня в комнате, и он ответил, смеясь, что это их дело. Тут они также изъявили согласие, и консьерж распорядился нанять судно и приготовить легкий ужин на полночь.
Только после этого ужина, согласно истине, что в бутылке, я заявил, что их сдержанность нелепа, после того, как они все трое оказали мне свою милость. При этой новости они с удивлением и возмущением переглянулись, что должно было им показать мое якобы бесстыдство, но я не оставил им времени собраться со духом, для того, чтобы утверждать, что мое заявление клеветническое. Манон первая призналась и поддалась моим призывам, и две другие, в свою очередь, также приняли это мудрое решение. После четырех-пяти часов, проведенных с большой живостью, природа потребовала предаться сну. Утром я хотел сделать им подарки, но они сказали, что предпочитают, чтобы я заказал им перчатки, оплатив их авансом. Я заказал на тридцать луи перчаток, которые, впрочем, так никогда и не озаботился получить. Я выехал в семь часов, провожаемый всем смеющимся и плачущим домом. Я заснул на судне, и меня разбудили только в Авиньоне, где отвели в гостиницу «Сен-Гомер» и где я заказал ужин у себя в комнате, невзирая на красоты, которые мне расписал Ледюк, насчет ужинающих у табльдота.
