— Признаюсь, мое сердце ёкнуло, а душа скользнула к пяткам. Я многое себе представлял — многое, что могу увидеть и с чем или с кем могу столкнуться, — но такого — нет, не представлял! Мне и в голову не пришло, что ранним утром в темном переулке напротив сумасшедшего своим видом дома и — по сведениям полиции — страшного притона меня похлопает по плечу человек, выглядевший как опустившийся оборванец, но на деле являвшийся замаскировавшимся богачом!
Человек же явно ждал объяснений. Его губы растягивались в ухмылке, но взгляд был твердым и очень… холодным. Ледяным. Ощущение исходившего от них могильного холода усиливал их собственный цвет: голубой, почти прозрачный, какой-то не вполне естественный. Такой, словно в глаза себе человек накапал какое-то снадобье, притушившее их блеск.
Я смотрел на него и не знал, что сказать: впервые, наверное, в жизни я растерялся настолько, что потерял дар речи! Человек же, напротив, этот дар обрел, причем, когда он заговорил, мне стало ясно, что уж терпение-то его точно на исходе:
«Экий ты, братец, неразговорчивый! — заявил он с места. — Немой что ли?»
Я отрицательно покачал головой.
«А что же молчишь, как снулая рыба?»
— Кто вы? — наконец, очнулся я от какого-то слабившего морока. — Откуда вы здесь?
Человек посмотрел на меня насмешливо, его брови выгнулись дугой, нос сморщился как будто перед приступом гомерического хохота:
«Вот так поворот! Так это я докладываться должен?»
Вы, поручик, не поверите, но я кивнул! Кивнул и уставился прямо в эти его странные притушенные глаза! Взгляд их снова стал ледяным, но уже не просто ледяным, а — это чувствовалось — растерянно-требовательным. Человек не мог поверить, что это с ним происходило наяву: точно так же, как я не мог поверить, что и со мной всё это в действительности! Получалось, внезапно мы оба оказались в одинаковом положении!
Это соображение немного меня приободрило, и я снова заговорил:
— Позвольте представиться: Сушкин. Никита Аристархович, если угодно.
Человек моргнул и ответил скорее машинально, чем по здравому рассуждению:
— Сугробин. Андрей Гаврилович.
Услышав это, я отпрянул и ошарашенно переспросил:
— Граф Сугробин?!
Но человек уже понял, что — по растерянности — натворил, и, ринувшись ко мне, схватил меня локоть, да так, что я скривился от пронзившей меня, как током, боли.
— А ну-ка — за мной! И не дергайся!
