Он потащил меня вглубь проулка, и с каждым нашим шагом вперед становилось всё темнее и темнее. Небо уже голубело, а там, под пьяной стеной ненормального дома, всё еще местами царил предрассветный сумрак, а местами — царила ночь.
— Пустите! — крикнул я не без надежды, что меня услышит не только Сугробин, но и какой-нибудь случайный прохожий, который мог бы позвать на помощь: городового или еще кого — неважно.
Прохожих, однако, в таком месте, разумеется, не было, а до городового было примерно так же, как до Луны: последнего я видел только при входе в улицу, от которой проулок находился — да вы и сами это видели — на расстоянии доброй сотни сажени.
Тем не менее, Сугробин остановился и даже выпустил мой локоть из жуткой хватки.
— Ну, что кричишь? — спросил он.
Я удивился: в голосе этого странного человека угрозы больше не было! Он стоял, смотрел на меня и ждал. Я же потер онемевший локоть и уточнил, терзаясь сомнениями:
— Куда вы меня тащите? Что вам нужно?
Неожиданно Сугробин улыбнулся — бесхитростно, без холода в глазах:
— Послушай, друг! — сказал он. — Я вот что подумал: а не тот ли ты Сушкин Никита Аристархович, который репортер? Не ты ли в Листке статьи да фельетоны печатаешь?
Мое удивление стало полным:
— Я! — ответил я. — А вы что же — читали?
— Да уж представь себе! — рассмеялся он. — У тебя — талант! Талантище! Я понимаю так, что ты самостоятельно повсюду рыщешь и сведения добываешь?
— Да, — подтвердил я, все еще не придя в себя от такого неожиданного поворота событий. — Самостоятельно.
— И здесь ты, разумеется, не случайно?
— Нет.
— Новую статью сочиняешь?
— Ну…
Вы понимаете, поручик, я замялся: пришел-то я не только для того, чтобы материал для статьи добыть! Но как об этом было сказать на редкость подозрительному графу, если, конечно — а в этом я до конца уверен не был, — моим захватчиком и в самом деле был носитель такого известного имени? Уж очень активным и спорым оказался этот бездельник: настолько активным, что я такого никак не ожидал!
Сугробин подметил мою нерешительность и, к моему ужасу, тут же правильно ее истолковал:
— Только не говори, — по-прежнему улыбаясь, заявил он, — что ты — полицейский агент!
У меня мурашки по коже побежали, но…
— Что? Что? — поручик взволнованно подался вперед, едва не опрокинув стаканы. — Что?
— Я, — ответил Сушкин, — сделал невозможное!
— Но что?
— Я признался!
Поручик откинулся на спинку стула и недоверчиво переспросил:
— Признались?
— Да, — подтвердил Сушкин, — признался. Сам не знаю, как это вышло и почему, но факт остается фактом: несмотря на охвативший меня чуть ли не животный страх, я выложил графу все обстоятельства дела.
