Литте было противно читать эти самые слова любви и страсти, которые его дочь обращала к такому ничтожеству, как лукавоглазый Мишковский, но все же он заставил себя взять один листок. Нехотя скользнул по нему глазами – и оторопел…
Какая любовь? Какая страсть?!
«Сим удостоверяю, что я, графиня Юлия Самойлова, обязуюсь выплатить господину Мишковскому пятьдесят тысяч рублей».
«Графиня Самойлова берет на себя обязательство заплатить подателю сего сто тысяч рублей».
«Александру Яковлевичу Мишковскому выплатить по предъявлению письма сего семьдесят тысяч рублей»…
Юлий Помпеевич переворошил бумаги, не веря глазам. Цифры и буквы плясали перед ним, как маленькие чертенята в театре теней, и он никак не мог сообразить, на сколько же тысяч рублей тут расписок подадено.
Кажется, Литта безотчетно произнес это вслух, а может, Мишковский прочел его мысли, потому что он приподнялся и угодливо подсказал:
– Всего на восемьсот тысяч расписочек-с, ваше сиятельство.
– Что? – прохрипел Литта, разрывая шитый жемчугом ворот, который внезапно сделался тесен. – Что ты сказал?!
– Восемьсот ты… – начал было повторять Мишковский, но не договорил: пухлый, украшенный увесистыми перстнями кулак Литты врезался в его смазливую, хоть и жуликоватую физиономию.
Графиня Юлия Павловна Самойлова прибыла в «вечный город» в компании с доказательством своей супружеской измены после череды невообразимых скандалов, разразившихся в Петербурге.
Перепалки с мужем стали для Юлии привычными – собственно, она их даже сама желала устраивать, чтобы упрочить в графе Николае Александровиче желание развестись, – но страшная ссора с дедом и бабкой едва не лишила ее привычной уверенности в себе. Подлец Мишковский предъявил заемные письма графу Литте и едва не уложил того в гроб. По такому случаю бабушка, графиня Екатерина Васильевна, даже простилась с привычной ленью, соизволила подняться с любимого дивана, встала в патетическую позу и заявила, что внучку больше у себя не примет. Все-таки восемьсот тысяч рублей – непомерная сумма, и выдать на нее векселей невесть кому могло только совершенно безмозглое существо.
Оскорбленная Юлия кинулась к деду, но он держался непривычно сурово и сказал, что устал от ее причуд, а потому ей бы лучше сейчас уехать. В деньгах он ее стеснять не станет, но пусть Юлия знает, что ни одно из заемных писем оплачивать он не станет. Поэтому пусть рассчитывает лишь на те средства, которые у нее есть: наличные в дорожной шкатулке, которую будут охранять двое надежных слуг, и в виде векселей, которые он, Литта, выпишет своим знакомым банкирам в Париже и Риме. Если Юлии взбредет в голову посетить и другие города, ей прежде нужно будет заручиться финансовыми поручительствами у этих банкиров, а они станут надзирать за ее издержками и не допускать растрат.
