Они то страстно миловались, то с той же страстью ссорились и бесстыдно, без разбору эпитетов, бранились. Очень умело подливали масла в огонь друзья-приятели, хаживавшие на пирушки в компанию Пестеля и громогласно осуждавшие графа Самойлова за то, что струсил перед государем и подчинился его воле, тогда как вся передовая молодежь только и мечтает о ниспровержении обветшалой и замшелой монархии.
Дабы не прослыть трусом, Николай и сам раз несколько являлся на собрания, пил наравне со всеми и громче иных прочих кричал о том, что без конституции России просто зарез, а манифестом для будущего, конечно же, следует избрать знаменитое «Завещание» аббата-атеиста Мелье, который однажды выразил пожелание, чтобы все сильные мира и знатные господа были перевешаны и удавлены петлями из кишок священников.
Уверяли, будто знаменитый Пушкин тоже сие поддерживал и как-то заявил, что дворян надобно всех повесить, а если бы это началось, то он с удовольствием затягивал бы петли.
Николай Самойлов Сашку Пушкина, как уже было упомянуто, изрядно знал, пили вместе не единожды и не по одному стакану, поэтому он мог бы ручаться, что поэт брякнул сие спьяну. Так же спьяну он, конечно, распевал и уличную песенку времен французской смуты:
Et des boyaux du dernier prêtre
Serrons le cou du dernier roi!
[11]и пересказывал ее по-русски… в то время как сам в присутствии государя истово кланялся, ручки целовал и был приличнейшим из верноподданных.
Нет, ну в самом деле, Пушкин ведь тоже дворянин, и все друзья его из того же сословия. Что ж, он и себя, и их в висельники прочил? Собственноручно бы друзьям петли на шеях затянул, а потом и сам повесился бы?
Чушь, воистину чушь, только спьяну такое ляпнуть можно да спьяну и всерьез принять!
Однако свое мнение Николай держал при себе, но на пирушки шлялся исправно. Сказать по правде, на конституцию ему было плевать, однако храбрецом и ниспровергателем себя ощущать – кому ж не лестно?
Потом разразилось 14 декабря. На Сенатскую площадь, понятно, Николай не поперся – жена своей роскошной грудью преградила путь, а потом, когда смута сошла на нет, вымолила для супруга прощение у нового государя, императора Николая Павловича. Графа Самойлова даже из флигель-адъютантов не турнули, и он не смог этого жене простить, потому что не сомневался: не из уважения к роду Самойловых помиловал его государь (не помиловал же он Волконского и прочих), а потому, что Юлия плотью своей мужа выкупила…
