— Надо.
— О’кей. Только не зубри латынь, а то мозги вывихнешь.
— Хорошо.
— Счастливо.
Он пошел по улице, по-прежнему борясь с ветром, и свернул к своему триста второму. На цементных ступеньках, распустив слюни, сидел какой-то пьянчуга, Эндрю вихрем взлетел по темной лестнице и как вкопанный остановился на верхней площадке. Дома творилось что-то неладное. Дверь столовой была широко распахнута. Очень, очень необычно. Изнутри доносились возбужденные голоса. Мать лежала неподвижно на постели, а над ней хлопотали миссис Хайдеманн, мать Джонги, и тетя Элла. Эндрю знал, что по какой-то непонятной причине тетя Элла его недолюбливает, и побоялся спросить у нее, в чем дело.
— Где тебя черти носят? — фыркнула она, обернувшись.
Его так возмутил ее тон, что он готов был послать ее куда-нибудь подальше.
— Где ты пропадал?
Он продолжал молчать, но на смуглом лице его выступил румянец.
— Почему ты позволил матери выйти в такую погоду?
На свои вопросы она не получила никакого ответа.
— Где Джеймс и Питер?
— Не знаю, — наконец заговорил он.
— Разыщи их. Да поторопись. У твоей матери удар.
Закрывшись в своей комнате, Эндрю подошел к балконным дверям и стал смотреть сквозь разбитое стекло на улицу, ни на чем не задерживая взгляда. С моря набегал порывами холодный сырой ветер, пришедший на смену юго-восточному; над Клооф-Нек и Сигнальной горой реяли туманы. От Столовой бухты мчались зловещие тучи. Зажглись уличные фонари, тускло мерцая в ранних сумерках. Эндрю не мог даже вспомнить, сколько там простоял. Два часа. А может быть, три.
В просвете между тучами плыла тонкая корочка бледной луны. Эндрю хмуро смотрел на нее. Луна казалась холодной и равнодушной и не вызывала в нем никаких чувств или ощущений… Наверное, уже пришел доктор. И Джеймс и Питер. Возможно, там же и его сестры Мириам и Аннет со своими мужьями. Как это они решились покинуть свой комфортабельный Уолмер-Эстейт в такую погоду и явиться сюда, в эти трущобы? Он все время слышал чьи-то незнакомые шаги на лестнице и на площадке, а из столовой до него долетали заглушенные голоса. Не обвинят ли они его в несчастье? А сам он уверен в своей невиновности? Эндрю изнемогал от страха и тревоги. Он различал огни, мерцавшие на нижних склонах Львиной Головы, и темные очертания городской ратуши и Олд-Мьючуэла. Слышал, как бренчит жестянками ветер на Каледон-стрит и как он завывает на нижней площадке. На миг ему померещились рыдания. Он резко выпрямился, весь обратившись в слух. Только бы его оставили в покое, только бы никто не пришел сюда. Плач теперь уже слышался отчетливо, и Эндрю нервно ломал пальцы, продолжая напряженно прислушиваться. Что-то с ним сделает Джеймс, если тетя Элла ему все расскажет?
