– Вот бы мне взглянуть, хоть одним глазком, – сказал Эдвард с завистью. – Хоть в замочную скважину. Как ты думаешь, твоя сестра могла бы устроить мне пропуск? Это ведь не запрещено. Хотя официально и не разрешается – вот ведь парадокс.
Парадоксы – чересчур грубая материя для ангелов. Селина очаровательно нахмурила брови – густо-рыжие, точно опушенные пыльцой березовые сережки.
– Спрошу Мари. Хочешь, я вас познакомлю? Ты ей понравишься. Ой... а что это у тебя зеркало прикрыто? Кто-то умер, да?
– Нет, почему? – Эдвард передернул плечами. Тревожно покосился на закрытое трюмо.
– Все так делают, если в доме покойник. Мы с Мари тоже зеркала в квартире позанавешивали, когда родители погибли. Катались на прогулочном катере и утонули – сразу оба. Никто поверить не мог. У нас мама золото по плаванию имела. Говорили даже, что они сами того... убили себя. Только я не пойму, зачем? Все хорошо было. Странно, правда?
– Странно...
Они помолчали.
– А твои родители живы? – спросила Селина.
– Мать в Дрездене обитает, – нехотя ответил Эдвард. – Уже лет пять как. Отца нет... и не было.
– Как так?
– А вот так.
Над городом лениво разгоралось утро, и небо в тесном ущелье между заоконными высотками вскипело рассветной желтизной, как шипучка в стакане. Во двор въехала уборочная машина, иначе говоря, «поливалка», и принялась смывать с асфальта похожие на раздавленных крабов пятна. Потом длинным щетками-клешнями загребла и, ласково урча, всосала в себя остатки «баррикады».
Эдвард оделся и вместе с Селиной перебрался на кухню за низенький колченогий столик. В холодильнике отыскалась банка «баварского» и вполне съедобный кусок сыра, а в хлебнице – три не совсем еще черствые белые булки. Правда, девушка-ангел от пива отказалась, и Эдвард сварил для нее кофе, густой и крепкий, из настоящих кофейных зерен.
– Вот это да! – восхитилась Селина, за обе щеки уминая сыр с хлебом. – Такой моя мама заваривала. Я думала, кроме нее никто не умеет.
– Я умею. Так что ты болтала про французскую революцию? – полюбопытствовал он.
От пива на пустой желудок чуть-чуть, но приятно кружилась голова. Мысли сделались легкими и радостными.
– А... это... выстрелы, кровь... ужасно, правда? – пробормотала Селина с набитым ртом.
– Так зачем же ты в этом участвуешь?
– Ну, чтобы показать, что мы... что они... чтобы они не забывали... Ты бы... э...
– Эдвард.
– Ты бы, Эдвард, с Мари поговорил. Она все так здорово рассказывает – заслушаешься. И сразу ясно становится. А я в девять лет мозговой горячкой переболела, с тех пор думаю тяжело. Как будто мешки с углем ворочаю, а не думаю.
