– Ты принес мне столько жертв, римлянин, – Марс склоняется к Цезарю, и тот почти задыхается от терпкого запаха непривычных для Рима благовоний. – Я устал слушать твои мольбы.
И действительно – усталость проскальзывает в черных глазах Марса, консул видит это столь отчетливо, что почти смущен. Но это не значит, что он должен показывать свое смущение.
– Мессенцы не сдаются, – степенно говорит Цезарь то, что собирался вымолить. – У них новый лидер. Завоеватель – так эти дикари называют его.
Ему нет дела до греческой истории, до греческих ученых и спортсменов: на землях, которые Рим собирается подчинить себе, живут только дикие народы – так проще объяснять это спонсорам.
Марс испытующе смотрит на спокойного консула, будто пытается проверить, не врет ли тот. Цезарь уже привык к нему: бог кажется обычным мужчиной, из плоти и крови, как любой смертный, разве что выше и сильнее многих.
– И что же ты хочешь от меня? – вопрос Марса повергает консула врасплох. В своих мольбах он всегда четок, как минимум потому, что составляет их заранее. Составил он их и сегодня, но появление бога прямо перед ним спутало карты.
– Смерти Завоевателя, – наконец, говорит Цезарь. Бессмертный продолжает смотреть на него, а потом вдруг разражается смехом. В левом ухе трясется серьга, содрогаются плечи, и совсем уже нет ничего божественного в облике Марса.
Цезарь раздосадован. Он не привык, чтобы над ним смеялись, он забыл, каково это бывает, а потому выпрямляется, чтобы быть выше, и гневно заявляет:
– Дурной признак – смех в то время, когда стоило бы быть серьезным.
В сей же миг Марс напоминает зарвавшемуся римлянину, с кем он имеет дело: храм содрогается, колонны принимаются ходить ходуном, глаза бессмертного зажигаются пламенем войны, а крепкие пальцы сжимаются на шее Цезаря. Потемневшее лицо приближается к лицу консула, и Цезарь в ужасе пытается сказать хоть что-нибудь, пока огонь не сжег его дотла.
– Дерзкий смертный, – шипит Марс, слова срываются с его губ каплями раскаленного масла, Цезарь чувствует, как прожигается кожа. – Твое счастье, что я не убиваю верных мне просто так.
Цезарю так не кажется: рука вот-вот сломает ему горло, глаза вылезают из орбит, сердце стучит так бешено, что выскакивает сквозь ребра.
Марс нехотя отпускает его. Просто разжимает пальцы, и консул валится пыльным мешком на пол, прижимается обожженной щекой к прохладным мраморным плитам и лежит так какое-то время, пытаясь прийти в себя.
