Храм все еще трясется, но это кажется слишком незначительным.
Марс садится на корточки рядом с поверженным римлянином, гладит его по голове, почти нежно, затем захватывает вдруг волосы в горсть и вздергивает Цезаря так, чтобы отыскать его взгляд.
– Я перенесу тебя к Завоевателю, – сообщает он хмуро, – потому что мне надоело слушать твое нытье. Делай там свое дело, римлянин – ведь тебе же нужна его смерть? Но большего не жди: на чужой территории у меня не будет возможности помочь тебе.
Это и так неожиданно много, Цезарь, уже смирившийся с мыслью, что бог оставит его ни с чем и более никогда не откликнется, торопливо кивает. Точнее, пытается это сделать: голова все еще запрокинута под неудобным углом.
Нет времени взвешивать «за» и «против»: Марс может передумать в любой момент, а консулу необходимо добраться до горла того, кто мешает его честолюбивым планам. Жертвенный нож валяется рядом, надо только дотянуться до него…
Марс окидывает внимательным взглядом растрепанного консула и, ни слова больше не говоря, вместе с ним исчезает в яркой вспышке.
Это похоже на то, как если бы тело твое превратилось вдруг в пыль, а потом собралось снова. Бесконечно больно и бесконечно приятно.
Цезарь вцепляется в Марса, едва приходит в себя в полутемной комнате. Глаза выхватывают смутные очертания стола и пары грубо сколоченных табуретов. За закрытой дверью слышатся шаги.
Бог грубо отпихивает от себя консула и отступает назад, сливается с тенями.
Дрожь пробегает по затылку римлянина: Цезарь чует подвох. Всем своим телом, все своим сердцем, всем…
Дверь распахивается, сразу на всю ширь. Яркий свет бьет по глазам, Цезарь зажмуривается, пытаясь прикрыться рукой. Пальцы второй руки сжимают гладкую рукоять ножа.
Марс вдруг начинает смеяться, и смех этот повергает консула в отчаяние. Где был его разум, когда он согласился переместиться сюда, в логово Завоевателя? Кто-то одурманил его, подмешал наркотик в вино, ослабил волю и способность ясно мыслить?
Цезарь растерян. Он никогда раньше не общался с богами лично и не может понять, что сложно не подчиниться им, сложно отказать или возразить. Сила их окутывает смертных, будто пеленой, заставляет верить, лишает воли. Разве что тот, у кого в жилах течет хоть капля крови бессмертных, разбавленная нектаром, может сопротивляться им.
Марс все смеется, а тот, кто открыл дверь, встает на пороге. Источник света у него за спиной, и Цезарь силится разглядеть грека – он уверен, что это грек. Будто бы для того, чтобы облегчить его старания, незнакомец делает два шага вперед.
