Я очень стыдился этих похождений в безвременных сумерках. Об этом стыде я и умолчал, когда исповедывался Улите накануне своей гибели. По всем признакам выходило, что ищу я человека, а раз уж виделось что-то округлое и плавное, речь шла, стало быть, о женщине. Меня удивляло, что в минуты, когда моя голова шла кругом от созерцания внутренней бездны, неизбывной пустоты, я вдруг всем своим существом устремляюсь на поиски женщины. Но в видении, судя по тому, что я успевал разглядеть по мере поступательного приближения таинственных и прекрасных форм, заключалась такая сила, что я предчувствовал свое полное самозабвение, какую-то будущую немыслимую самоотверженность, в общем, только приблизилась бы она, та женщина, уж я бы тогда раскрепостился сполна в любви и свободе. Но я уже говорил, что ей никогда не удавалось приблизиться. Может быть, весь смысл этих видений только и был что в указании на цель моих поисков. Мне объяснялась надобность искать красивую, совершенную незнакомку. Приключение! Не знаю, что последовало бы за его успешным завершением и как могла женщина, даже в самом деле совершенная, оградить меня от всех тех душевных мук, которые я терпел. Боюсь, далеко не в этом проблема. Разве неустранимое отличие реальной женщины от той воображаемой прекрасной дамы, которой всякие псевдорыцари слагают гимны, не лишает мои поиски сакрального смысла, не низводит мою беготню на уровень чего-то кобелиного? - спрашивал я себя и тут же впадал в дикое раздражение.
Однажды туман раннего осеннего утра усилил впечатление иррациональности происходящего. Я уже думал забиться в какое-нибудь полуподвальное кафе с невыспавшимся официантом и тихой, бредовой музыкой, когда выступивший из тумана женский силуэт более или менее удачно вписался в навязчиво маячившие предо мной фантастические формы. И вдруг я решил больше не откладывать дело, не виноватиться перед судьбой, перед Роком, который заманивал Бог весть куда, а сам рассыпался в прах при малейшей моей попытке отчаянно отдаться ему во власть. Незнакомка, шагавшая мне навстречу, была в принципе хороша собой; на ней сидело отличное черное пальто, под которым едва ли пряталась уже полная нагота, приготовленная, как у иных, если верить слухам, шлюшек, для показа потенциальному клиенту. Ничего дурного в мыслях у нее явно не было, пожалуй, она, едва не столкнувшаяся со мной в тумане, и не разглядела меня толком. Наверняка ее целью было лишь выгулять собачку, бежавшую за ней следом, а затем, позавтракав и выкурив сигарету, отправиться на службу. Но я глянул и глубже. Да, она хороша собой, но если присмотреться к ней, если ее раздеть, если ее выслушать и полностью вычислить, в ней окажется до удручения мало того совершенства, которое мерещилось моей мечтательности. Я мог поручиться за это, еще и не приступив к исследованиям. Что-нибудь определенно будет не так, ведь тех самых других женщин, которых не знают органы наших чувств и ищут некие поэтические фибры наших душ, в действительности не существует. Пусть ужасна моя личная действительность, однако та, где постоянно и неизбежно обманываешься в отношении женщин, еще ужаснее, беднее, непотребнее. Но что мне оставалось делать? Я должен был рискнуть, иначе мне грозила неизвестность, а неизвестность нередко соседствует с умопомешательством или физической гибелью. И, оказавшись за спиной у женщины, я вдруг остановился, набрал полные легкие воздуха и громко выкрикнул:
