Нет, в милицию я не хотела обращаться, а вот узнать московские сплетни можно было через «тетю Лошадь».
Я позвонила ей, услышала вопли, очень торжествующие и громкие, по поводу смерти Карена, строгий призыв приехать немедленно и обещание советов и поддержки…
«Тетя Лошадь» попробовала заключить меня в объятия, всплакнуть, но я засмеялась:
— Перестаньте! Вам это не идет…
Она тут же настроилась на мою волну и закричала, — она не умела говорить тихо, — что Карен был стервец и проходимец, но делал большие дела, и она надеется, что я вспомню о ней, когда начну распродавать его вещи… Потом она стала показывать мне квитанции почтовых переводов на разные благотворительные цели, церкви, священникам…
— Понимаешь, пора о душе думать, звоночки уже были, я и своему скрипачу сказала.
— А вы его все-таки пустили в квартиру.
Она повинно хмыкнула.
— Вкрался, стервец, в бабью душу, да и полезен бывает, сегодня вырезку притащил из ресторана — закачаешься…
— Он каждый день к вам забегает?
— И денег не берет, из симпатии, говорит, тоска по матери, которую не помнит.
— А как же реставратор Степа?
— Ну, я ему не докладываю… Да и перестал он для меня мышей ловить, зазнался, почти неделю не могла упросить, чтоб чашку склеил, я такую на вернисаже оторвала: умереть — не встать.
Мы посидели на кухне, она все охала, что я не отдала ей Шагала, что не показала запонки, при этом очень сноровисто разогрела гречневую кашу, телячьи отбивные, полила все ореховым французским соусом. «Тетя Лошадь» любила и умела поесть и себе ни в чем не отказывала, но никому не помогала, если это не сулило ей крупных выгод…
— Вас уже вызывали в милицию? — спросила я.
— Нет, ко мне являлся утром один следователь, такой тощенький, нервный, и все губки покусывал, точно его родную тетку укокошили…
— Что их больше всего интересовало?
— Ты, матушка, ты, золотце алмазное. Как получила квартиру, откуда обстановка, в каких отношениях была с Кареном… Ну, я все честно, как на духу доложила, объяснила, что считалась полюбовницей, но работала и секретаршей, что на аукционах бывала, разбиралась в искусстве, но Шагала достала с рук, в магазине эта картина не всплывала…
Она рассказывала о своем стукачестве, точно читала мне на ночь детскую сказку, и никакого смущения на ее лице я не заметила.
— Зачем вы меня заложили?
— Я же коллекционер, все мы под Богом, вернее, под МВД ходим…
Тут она была чистосердечна. При ее широкомасштабных операциях по покупке и продаже она легко могла повиснуть на крючке…
