— Искренне благодарю вас за участие, — тихо сказала Вера, — но я могу отвечать и на словах. Я уверена, что вы не поставите мне вопроса, на который мне не следовало бы давать ответа.
— Никакого вопроса я не могу ставить, — продолжал Печерин. — Я просто хотел сказать, что я давно вижу, что вы и ваша матушка чем-то озабочены или опечалены, и что, как добрый сосед, сердечно благодарный за приветливое ко мне внимание, я себе позволяю также быть озабоченным или опечаленным. Быть может, не совсем ясно или несвязно то, что я говорю, но оно искренне. Ваша матушка себе завоевала мое сердце. Вы себе представить не можете, как я ее почитаю и как ей от души предан. Она — олицетворенная кротость, а это свойство меня всегда трогало и подчиняло. Оно было свойством моей покойной матери.
Вера протянула руку Печерину и взволнованным голосом сказала:
— Хотя вы и недавно стали нашим соседом, мама́ и мы все успели к вам привыкнуть и убедиться в ваших добрых к нам чувствах. Насчет мама́ вы совершенно правы. Ее нельзя не любить. Ее любят все, кто ее знает…
— Вера! — послышался из соседней комнаты голос Анны Федоровны.
— Мама́ зовет, — торопливо сказала Вера, вставая. — Борис Алексеевич, пройдемте в ее кабинет.
В это самое время происходило в Белорецке другого рода объяснение между Степаном Петровичем Сербиным и членом губернской земской управы Антоном Ивановичем Болотиным.
— Поверьте, — говорил Болотин, — что для вас будет лучше бросить все такие заботы о Прасковье Семеновне.
— Не в моих привычках бросать то, за что я взялся, — отвечал Сербин. — Но вы чего-то не договариваете или выражаетесь двусмысленно. Скажите прямо: в чем дело? Почему неудобно для меня заботиться об интересах бедной или почти бедной родственницы, которая во мне одном имеет опору?
— Не в вас одном, Степан Петрович. У нее есть тетка. Быть может, и еще кое-кто найдется. А для вас — если вы требуете, чтобы я без обиняков высказался, то я выскажусь, — для вас неудобно это потому, что и помимо этого много ходит толков о ваших отношениях к Прасковье Семеновне.
— Какие толки? Что можно говорить о моих к ней отношениях?
— Степан Петрович, вы человек опытный, бывалый, вы знаете свет. Неужели вы думаете, что потому только, что вы молчите и другие молчат?
— Я молчу потому, что нет ничего, о чем можно бы говорить. Если же другие говорят — то все это злые басни и сплетни.
— Согласен и на то, что басни и сплетни. Они все-таки очень распространены, и ваши недоброжелатели их выдают прямо за истину. Внезапное возвращение Прасковьи Семеновны, а затем и ваш приезд — оживили эти толки.
