Нас обогнал грузовик, мимо проплыл его глухой железный кузов.
«Отчего же в этом городе все машины такие одинаковые? Кроме нашей машины и микроавтобуса, все остальные — вот такие вот грузовики, только номера разные. Интересно, чего он так испугался? Что могло напугать его в квартире — мальчик, письмо?»
Я посмотрел на конверт, который все еще сжимал в руке, сунул его обратно в карман и спросил:
— Ну, и куда мы теперь поедем — в стационар или, может быть, на завод?
Геннадий Виссарионович по-прежнему оставался бледен.
— Посмотрите, — попросил он. — Посмотрите, там, слева, сейчас будет такая круглая подворотня. Осторожно поверните голову, посмотрите и скажите мне, что увидите. — Руки его на руле чуть дрожали. — В конце концов, я хочу знать, что вы вообще видите?
Я не переставал удивляться пустынности улиц. С самого утра, исключая ресторан и школу, я видел всего несколько человек. Щурясь на солнце — красное и большое, оно тяжело двигалось, высвечивая, казалось, каждый кирпич, каждую выбоину на этой улице, — я прикинул, и получилось, что даже при европейском подходе (шестьдесят метров на человека) жилой площади здесь будет тысяч на триста населения.
Я обернулся, посмотрел на шоссе позади: там было пусто, только вдалеке, на перекрестке, который мы миновали, подрагивал нестойкий огонек светофора.
— Вот… сейчас… посмотрите направо, — хрипло прошептал Геннадий Виссарионович.
Я повернул голову: мимо проплывала новенькая кирпичная стена, высокий светлый бордюр тротуара. Урны так блестели, что казалось, были начищены. В высокой узкой подворотне с круглым верхом стоял красный микроавтобус. Дверцы автобуса распахнуты, все четыре. Опираясь на низкую железную крышу, словно позируя фотографу, слева от автобуса стоял шофер, а справа учительница рисования из школы. В третий раз за сегодняшний день я натыкался на эту женщину, и в третий раз случайно. И шофер и учительница смотрели на меня.
— Они там? — спросил Геннадий Виссарионович. — Ну, они там?
— Кто, кто они? — не выдержал я. Мне было трудно понять эту логику. Зачем понадобилось микроавтобусу обгонять нас по параллельной улице? Неужели для того, чтобы остановиться в этой подворотне и распахнуть дверцы? Нельзя же было этому придавать такое значение!..
— Они! — прохрипел Геннадий Виссарионович. — Крепы.
Наша машина быстро увеличивала скорость. Но, что странно, хотя встречного транспорта не было — гони хоть по середине улицы, — мы строго держались своей полосы.
