Аспазия уже украдкой мечтала о маленьких приключениях, Лидия — об удобном, занятном ярме, которое ей хотелось бы надеть на какого-нибудь мужчину; Наталья трепетала в непостижимом любовном томлении и с горечью думала о том, как глупо она обошлась с Сергеем; даже мопс казался влюбленным и легкомысленным.
Тут как раз прекратились дожди, снова приветливо выглянуло солнце, а воздух пропитался щекочущим и бодрящим холодком поздней осени. Когда дороги подсохли, Аспазия как-то вечером предложила навестить семейство священника. Усадьба батюшки располагалась всего в десяти минутах ходьбы от Михайловского дома, а потому удобнее всего было отправиться туда пешком. Соседи были самым радушным образом приняты Михаилом Черкавским и его дородной супругой, поскольку Наталья поспешила вперед и загодя дала хозяевам все необходимые инструкции в отношении их красивой тетушки.
— Нас щедро угостили нелепой ложью, — объяснила маленькая притворщица, — Зиновия — сама любезность и благовоспитанность.
Гостей пригласили в просторную горницу, где обычно трапезничали, поскольку обеденная зала была не отоплена. Зиновия скромно устроилась у окна и первым делом принялась изучать людей. Она привыкла делать это, прежде чем вступать в разговор, и последующий успех каждый раз подтверждал обоснованность и правильность ее тактики. Кроме того, она, как правила, всегда усаживалась таким образом, чтобы источник света оказывался у нее за спиной, но светил прямо в лицо остальным.
Священник был низеньким сухопарым брюнетом; разговаривая с кем-нибудь, он всегда резко размахивал руками, как будто стараясь защититься от слов собеседника.
«Настоящий крестьянин, — подумала Зиновия, некоторое время понаблюдав за ним. — Однако жена основательно его укротила, оседлала и объездила».
Февадия была женщиной, которая играючи справилась бы и с более энергичным мужчиной, куда уж было устоять перед ней добродушному, миролюбивому Черкавскому. Обликом эта крупная, могучая, светловолосая баба напоминала ту дочь галицийского священника, которая вместе с Сулейманом[33] властвовала в Османской империи. У нее был нос султанши, привыкшей к беспрекословному повиновению, и хитрые глаза деревенской тиранки.
Она играла ведущую роль и в духовной жизни церковного дома, хотя в первую очередь была хорошей хозяйкой. Строгая и точная во всем, как математик, она, кроме того, еще находила время заниматься латинскими классиками с сыновьями — и однокашниками сыновей, когда те приезжали на каникулы, — и исправлять их письменные задания. Древнегреческим языком и ивритом она владела настолько хорошо, что в известных пределах могла дискутировать с мужем по поводу того или иного отрывка из Библии. Она улаживала споры между крестьянами, увещевала и примиряла супругов, собиравшихся разводиться, и с помощью длинной розги поддерживала решпект в учащейся детворе. Даже деревенские собаки от ее взгляда поджимали хвосты. Сама английская королева могла бы позавидовать ее власти.
