И тут меня выдергивают из снежной, уже обволокшей меня пучины, как рыбу из воды, и швыряют к стене, под ноги остальных, сгрудившихся и немотствующих людей.
Я лежу, не в силах вдохнуть воздух, только слабо разеваю рот. В глазах у меня красно от прилившей крови, мне кажется, что я умираю, и в то же время я рад, что умираю не от лавины, а на земле, на камнях, у ног товарищей.
Володя становится на колени, щупает мой пульс, расстегивает ворот куртки, потом начинает делать искусственное дыхание. И я, хотя еще жив, все как будто бы вижу и слышу, все равно не могу вздохнуть, не могу сам шевельнуть рукой, подать голос.
— Гриднин, флягу!
Это голос Володи, но мне становится все больнее, вокруг все тише, я уже не слышу даже рева лавины, не вижу света — значит, я действительно мертв. Но тут в рот попадает несколько капель спирта, я начинаю кашлять и вскрикиваю, совсем как новорожденный, которого пробудили к жизни резким шлепком.
— Почему темно? — спрашиваю я, еще не веря, что жив.
— Завалило! — сухо отвечает Володя.
Но это меня уже не пугает. Самое страшное — умирание — позади. Все-таки я жив! Я приподнимаюсь и сажусь, приваливаясь спиной к стене. Я жив!
— Хотел бы я знать, кто болтал о том, что мы собираемся зайти в скит? — задумчиво говорит Володя.
— Я говорила… Довгуну, — всхлипывая, отвечает Зина.
— Так! — очень тяжело, будто звуки перекатываются во рту, как камни, произносит Володя. — Значит, он нарочно заманил нас в эту ловушку!
— Что ты говоришь?! — вскрикивает Зина.
— Молчи! — страстно, с сиплым присвистом произносит Володя. Остальные придвигаются к нему, загораживая Зину. — Да, он сделал это нарочно! — с огромным убеждением говорит Володя, и нам всем становится нечем дышать. — Он сделал это по приказу из монастыря! Через месяц нас откопают, и монастырь объявит о чуде: безбожники шли в скит, чтобы украсть монахиню, и бог покарал их! Вот что скажут о нас!
— Так зачем ты шел в скит! — вдруг кричит Зина. — Я говорила, чтобы ты не путался с этими подлецами! А теперь… А теперь…
— Молчи! — снова яростно говорит Володя, и в его голосе слышится скрип железа. — Если мы выберемся отсюда, можешь выходить замуж за своего Довгуна. Только тебе придется подождать лет пять, пока он освободится из тюрьмы!
— Он-то тут при чем? — взвизгивает, словно разъяренная кошка, Зина. — Он благородный человек! Он предупреждал, чтобы мы не вмешивались в монастырские дела!
— Вы слышите, ребята? — спрашивает Володя, и в голосе его звучат такие ноты, что Зина вдруг замолкает и отодвигается к самой стене. — И я, болван, сказал ей, что мы не могли выручить эту монахиню! А она все сказала Довгуну! Ну, если он попадет мне…
