- Джиммертон! - крикнул Кориоул. - Джиммертон!
Это имя, как эхо, прокатилось по толпе. Сначала - неразборчивым бормотанием, затем более внятно, пока наконец ре превратилось в настоящий рев:
- Джиммертон, Джиммертон, Джиммертон!
Это слово заполнило собой всю площадь, оно отражалось от стен Храма. Толпа пришла в движение. Казалось, люди пытались этим именем выразить все свои чаяния.
- Джиммертон, Джиммертон!
Я заметил, как Кориоул толкнул своего лысого соседа локтем, и тот, выбравшись из толпы, проворно заспешил вверх по лестнице. Затем он повернулся лицом к собравшимся и взмахнул руками. Все люди на площади знали, какой смысл заложен в этом многократно повторенном имени. Но плешивый решил это конкретизировать.
- Не дайте этому повториться, люди! - пронзительно закричал он. - Вспомните Джиммертона! Если Иерарх заберет этого человека, то мы больше никогда его не увидим. - Голос его был слаб и ломался на высоких нотах. На шее у него вылезли жилы, но громче кричать он не мог. Мне кажется, его слова все равно дошли до каждого из собравшихся на площади.
Их подхватили стоявшие в первых рядах и разнесли по всей толпе с соответствующими добавлениями и обработкой, - если я правильно представляю себе эту толпу. Хотя, возможно, все делалось главным образом людьми Кориоула - распространителями самых нелепых слухов обо мне.
- Не дайте этому повториться! - пискляво, но храбро кричал мой горе-благодетель. - Не позволяйте им! Вспомните Джиммертона! Вспомните!
Ответный рев заглушил его голос. Они были пугающе единодушны по вопросу моего будущего: Иерарх не должен заполучить меня.
Меня это не устраивало. Я был тронут этим проявлением мужества перед самыми стенами Храма, хотя за последние несколько минут приобрел способность снова рассуждать здраво и понимал, что забота эта была направлена не на меня лично. Я сейчас был символом, а не человеком, я был функцией, процессом. Я был всей той зрелостью и взрослостью, которых они были лишены примерно две тысячи лет.
То есть они думали, что я таков.
Но мне это бремя было не по силам. Это воодушевление в ночи выглядело чудесно, но к чему оно могло привести? Чем я мог им помочь? Ничем. Если Кориоул думал, что спасает меня от врагов, то он ошибался.
Стоя на вершине лестницы, я театрально поднял обе руки вверх. Возбужденная толпа колыхалась, и тишина понемногу охватывала ряд за рядом. Плешивый повернулся ко мне и в ожидании приоткрыл рот. Я прочистил горло. Мой голос обычно неплохо звучит в театре, но в огромном пространстве площади показался слабым и невыразительным.
