«Почем ты знаешь, что они голодают?» «Да уж известно, в Пантии всегда голод». Старый Лаби объяснил Рабалину, что сорок лет назад в юго-восточных странах — Кадии» Матапеше и Пантии — после засухи случился большой неурожай. В Пантии, пострадавшей больше всего, люди умирали десятками тысяч, но теперь пантиаие считаются одним из богатейших народов. Рабалин передал все это тетушке. «Вот и ладно, — ответила она, а пару дней спустя, когда Рабалин не доел ненавистный ему шпинат, молвила со вздохом: — Пантийские-то дети и этому были бы рады».
Тогда его это взбесило, но сейчас он вспоминал ее слова с улыбкой. Когда Атала спит, легко улыбаться и думать о ней любовно. Стоит ей проснуться, она снова начнет его раздражать. Тут уж ничего не поделаешь. Скажет какую-нибудь глупость, вот и готово. Каждый день он давал себе слово не спорить с Аталой, Все эти споры заканчивались одинаково: тетка плакала, называла его неблагодарным, говорила, что последнее отдала, чтобы его вырастить, а он отвечал на это: «Никто тебя не просил».
Рабалии снял штаны, все еще мокрые, и развесил их на стуле у огня, потом налил воды в чайник и стал его кипятить. Вскипятил, заварил в двух чашках бузинный чай и подсластил его засахаренным медом. Атала зевнула.
— Здравствуй, голубчик. Ты поел? — спросила она.
— Да, тетушка. Я тебе чай заварил.
— Как твой глаз, лучше?
— Да, гораздо.
— Вот и ладно. — Она, морщась, подалась вперед, и Рабалин, быстро вскочив, подал ей чашку. — Сегодня на улице вроде потише стало. Думаю, все самое плохое уже позади.
— Будем надеяться. Я пойду лягу, тетушка. Утром увидимся. — Он поцеловал ее в щеку и ушел в свою каморку, где едва помещались кровать и сундук с одеждой.
Слишком усталый, чтобы раздеваться, он лег и попытался уснуть, но мысли о скорой мести Тодхе не давали ему покоя. Он всегда старался не связываться с сыном советника. Тодхе становится злым и мстительным, когда что-то получается не по его хотению, а в остальное время просто в грош не ставит тех, кого считает недостойными войти в его кружок. Рабалин, не будучи дураком, всегда соблюдал осторожность на единственном участке своего вынужденного соприкосновения с ним, то есть в школе. В тех редких случаях, когда Тодхе заговаривал с ним, Рабалин отвечал вежливо и никогда ему не перечил. В этом он видел не трусость — хотя и боялся Тодхе, — а всего лишь здравый смысл. Глядя, как Тодхе и его дружки обижают других мальчиков, например толстого Аррена, Рабалин говорил себе, что это не его дело, и уходил.
