Но Кадису Петралису не суждено было стать отцом. Четыре месяца спустя он погиб, сражаясь спина к спине с сержантом Шиалисом против солдат королевы-колдуньи.
Рабалин, никогда прежде не бывавший в большом городе, с трудом верил собственным глазам. Чудовищно высокие дома с десятками балконов и окон наводили на него отородь, Как и храмы с массивными статуями. 3 родном городке ему представлялся верхом роскоши трехэтажный дом советника Массива — здесь этот дворец сочли бы жалкой хибарой. Набалин сосчитал окна в здании, мимо которого шел. Шестьдесят шесть! Это какую же семью надо иметь, чтобы заселить такой дом?
Скоро, впрочем, начались более узкие булыжные улочки где такого великолепия уже не было. Рабалин жался к Скил-ганнону, Друссу и Брейгану. Его изумляло, как люди, живу— | щие здесь, умудряются не заблудиться. Улицы встречались и пересекались, обтекая дома, как реки. Повсюду кишел народ, и в толпе постоянно мелькали перевязанные солдаты. Почти все лавки позакрывались. Люди собирались на перекрестках, стараясь выменять или выпросить что-нибудь съестное.
Друсс повел юс через большой парк. До войны этот сад был, наверное, очень красив со своими статуями и фонтаном посреди озера. Теперь в нем разбили палатки, вокруг которых сновали изможденные, оборванные люди.
— Какие они все несчастные, — заметил Рабалин.
— Были бы еще несчастнее, будь у них правители получше, — бросил брат Лантерн.
— Как так? — удивился Рабалин.
— А ты подумай.
Прошагав еще около мили, они пришли к воротам, у которых стояли двое высоких часовых в красных плащах и серебряных шлемах. Один, с расчесанной натрое черной бородкой, встретил Друсса улыбкой.
— Удивляюсь, как это ты еще жив до сих пор.
— Поправить это пытались многие, видит небо, — усмехнулся в ответ Друсс. — Да только народ нынче стал жидко ват — сплошь кисейные барышни в латах, точно как ты, Диагорас.
— Вы, старички, вечно твердите, что в старину лучше жилось. Может, все проще? Молодые, глядя на тебя, вспоминают своих дедушек, и совесть им не позволяет биться с тобой.
— Может, и так, — согласился воин. — Мне в мои преклонные годы всякая поблажка на руку. Слышно что-нибудь об Орасисе?
Улыбка на лице часового погасла.
— Не так чтобы очень. Нашелся его слуга, едва живой. Он сидел в темницах под Ареной. Его нашли датиане, когда открыли тюрьму.
— В темницах? Что за нелепица! А теперь он где?
— Лежит в Белом дворце. Завтра я устрою тебе пропуск. Куда ты теперь направляешься?
