Спасаясь от опасности, которую не видел, но почувствовал ясно, он прыгнул вперед и влево.
Совсем рядом с ним тяжко грохнул в грязь невидимый снаряд, холодные брызги стегнули разгоряченное тело. И сразу что-то еще зашуршало сверху, рассекая воздух, и Николас немедля перекатился еще дальше.
Снова тяжелый удар, сотрясший почву, и брызги в спину.
Тут же он вскочил.
– Бог ты мой… – просипел тот же голос.
Два массивных корневых отростка, выточенные в виде передних копыт громадного козла, подломившись у основания, опустились к земле; заостренными концами они вонзились в грязь. Николас выхватил еще два сюрикена и, зажав их между пальцами обеих рук, осторожно стал приближаться к покореженному истукану. Он не сводил с него глаз, лишь изредка подглядывая на собственные следы в грязи. Вот тут он стоял – точно в это место ударило первое копыто. Вот сюда он перекатился – туда ударило второе.
Это никак не могло быть случайностью, но и среди корней никого, кто мог бы подрубить или подпилить «копыта», найти не удалось. Убедившись, что врагов поблизости нет, Николас спрятал стальные звездочки. Вокруг сильно потемнело – почти все факелы были сбиты во время схватки и захлебнулись в грязи; те же, что стояли за спиной истукана, повалило сотрясением почвы – когда падали тяжелые «копыта». Лишь один факел остался светить. Николас обернулся к тоненькому силуэту, скорчившемуся под задними копытами черного козла.
– Боже всемогущий… – донеслось от силуэта. – Пресвятая Богородица, славлю тебя за спасение недостойного раба твоего…
Одетый лишь в драные панталоны, низенький и тощий человечек с длинной всклокоченной бородой, под которой болтался обрывок удавки, вскинул глаза на подходящего к нему Николаса и поспешно добавил:
– И вас, конечно, господин, тоже славлю…
– Ты это видел? – спросил Николас. – Они подпилили копыта!
– Что, господин? Какие копыта? Здесь такая темень, а в ушах у меня шумит от проклятой удавки… Но, кажется, дикари разбежались?
– Где мальчик?
Человечек запустил руки себе под бороду, потер шею:
– Я, господин, молил Господа нашего и спасителя Иисуса Христа и матерь его Богородицу о легкой смерти от удушья в мешке, в котором они тащили меня сюда. Проклятая дерюга воняла тухлой рыбой и совсем не пропускала воздуха! И едва-едва мои молитвы не были услышаны… – Он выразительно оттянул конец веревки. – Правда, в мешке честному христианину и слуге Христову помирать предпочтительнее, чем в позорной петле, истекая кровью от мелких ран… Но, хвала Господу, я еще жив! А ведь на волосок был от смерти. Ближе даже, чем тогда, в прошлом году, в…
