— Поверьте, сил сопротивляться больше у меня не хватило, и внутренне рыдая, я подписал, не читая уже полного текста. Вот и все, таков финал. Понимаете, Анатолий Игнатьевич, я дошел до такого состояния, что даже не презираю себя и приготовил себя к смерти. Вы говорите «Сталин». Поверьте мне, он все знает, что делается в его застенках, в застенках Ежова. Вы сами уже частично испытали эту «прелесть» на себе. Дай вам бог не испытывать большего.
Я был буквально ошеломлен его речью. И невольно подумалось: боже мой, до какого же состояния нужно было довести человека, что он доволен (не будем говорить «счастлив») тем, что подписав себе, может быть, смертный приговор, обрел хоть какое-то подобие покоя.
Я опять у ст. лейтенанта.
— Знаешь, Конаржевский, давай кончать всю эту волынку. Вот все записи, протоколы допросов о твоем вредительстве. Я рву их при тебе, бросаю в корзинку, если хочешь, то могу их при тебе сжечь. — С этими словами, к моему величайшему удивлению, он порвал на мелкие кусочки эти документы.
— Но это вовсе не значит, — продолжал он, — что ты невинная овечка. Ничего подобного. Ты остаешься врагом. Теперь не отвертишься. Ты слушал Гитлера по радио? Слушал! И рассказывая некоторым товарищам из твоего коллектива, в т. ч. и Манучарову, ты восхвалял Гитлера, на что имеются свидетельские показания. И он мне зачитывает, не называя фамилий.
— Скажите же, кто эти клеветники? — только и мог выговорить я.
— А тебе это не обязательно знать — отрезал он.
— В таком случае я разговаривать с вами отказываюсь.
— Ну, ладно, назову.
И он действительно называет двух-трех работников с моего забоя. Фамилии их не называю, но пускай заговорит в них совесть, если когда-нибудь они прочтут эти строки. Трусливые, подленькие душонки. В 1956 году, когда разбирался мой вопрос о партийности в Сталиградском обкоме партии, выяснилось, что они дали ложные показания под нажимом следователя.
— Но ведь это ложь! ложь! Это самая настоящая клевета! Дайте очную ставку с ними, — потребовал я.
— Никаких ставок! Это вполне достаточный документ, чтобы предъявить статью 10, что означает антисоветскую агитацию, которую ты вел. Давай будем составлять протокол.
Мои ответы были все отрицательными, и он их записывал слово в слово, не искажая, поэтому я безо всякого возражения подписал протокол.
— Ну вот и хорошо! Остается теперь последнее — подписать анкету. Я тебе говорил о 206 статье. Воспользуйся ею, или ты будешь сидеть в тюрьме бесконечно, если она тебе нравится.
